В школьной переплетной мастерской пахло столярным клеем, дермантином и бумажной пылью. Старый мастер держал в руках обыкновенный учебник и спрашивал:

Заглавный лист к стихотворениям папы Урбана VIII, по рисунку Рубенса (Плантен, Антверпен). Стиль барокко

[stextbox id=»black»]Одно заметил я давно,
Что, как зазубрина на плуге,
На книге каждое пятно —
Немой свидетель о заслуге.
Н.А.Некрасов[/stextbox]

— Это, ребята, что?

— Бархударов, «Русский язык».

— Ну, это само собой, я спрашиваю о другом — какой размер у этой книги? Так вот, это — «октавио». А что означает слово «октавио»?

— Восемь, — почему-то шепотом сообщил умненький Миша Епифанов.

— Верно — восьмая доля листа.

— Какого листа, они ведь разные? — спросил кто-то.

Готическая буква «L» (Эргарт Радтольд)

— Такого, из которого выйдет восемь листков, высотой от 20 до 25 сантиметров. Вот в этом учебнике,- мастер измерил его линейкой, — двадцать. Есть и другие размеры, например, «кварто», то есть в четвертую долю листа, и «фолио» — это лист, согнутый пополам.

Эти «октавио», «кварто», «фолио» и еще огромный «медиан» я запомнил на всю жизнь, хотя нигде, кроме школы, переплетом не занимался.

Говорят, людей встречают по одежке, а книгу — по переплету. Блеск лакированных переплетов, заполнивших полки магазинов, при всей красочности сродни современной архитектуре с зеркально-металлической гладью стен и четкими геометрическими формами — красиво и… холодно.

Заглавный лист Клемана Пьера Марилье (1776). Cтиль рококо.

В начале 50-х годов в магазине старой книги на ул. Мюнди купил маленькую книжечку в кожаном переплете с золотым тиснением: «Игорь Северянин. Классические розы». В углу маленькими буквами было написано «Э.Таска». Этот сборник стихов, изданный в 20-е годы в Белграде, по чьему-то заказу «одел» в кожаный переплет замечательный эстонский художник по коже Эдуард Таска.

А вообще история переплетного дела в Эстонии насчитывает более трех с половиной столетий. В Таллинне это случилось в 1633 году в первой типографии, открытой при королевской гимназии Ревеля. Для чего из Стокгольма прибыл опытный мастер Кристоф Рейснер. Книги в основном были богослужебные, их художественное оформление не отличалось от западноевропейских образцов. Богато украшенные тисненым орнаментом и готическим шрифтом кожаные переплеты, цветные заставки… Имена тех, кто оформлял и переплетал эти книги, история не сохранила.

Цех переплетчиков был основан в Таллинне только в 1766 г., хотя известно, что в одном из домов на ул. Раэкоя за зданием Ратуши уже в 1761-м жил переплетчик Рабэд. Профессия эта считалась благородной, и цех входил в состав гильдии св. Канута, а переплетчик Иохан Больдт был избран ее ольдерманом. Среди ратманов встречаются имена членов этого цеха: Давида Альбрехта, Генриха Бергрена, Генриха Динеса и др.

Путь к мастерству переплетчика был долог и тернист. Долгие годы уходили на ученичество, после которого удачно выдержанный экзамен давал право стать подмастерьем и отправиться в трехлетнее странствие, чтобы поработать в цехах разных стран и городов. В дорожной сумке подмастерья лежала книга, в которой иноземные мастера подтверждали его работу и давали характеристику умения и прилежания. Без такой книги стать мастером было невозможно. И только после возвращения и наличия свободной вакансии можно получить право на изготовление образцовой работы. Цеховой устав требовал переплести пять томов: Библию форматом ин-фолио в кожаном переплете, книгу форматом ин-кварто в переплете из свиной кожи с красным обрезом, затем книгу того же формата в переплете из телячьей кожи с зеленым обрезом и две книги ин-кварто с золочеными обрезами.

Французская виньетка. Стиль рококо.

Понимаете теперь, почему я с благодарностью вспомнил школьного Мастера переплета, когда читал выписку из устава Таллиннского цеха 1777 года о задании, которое должен был выполнить кандидат в мастера, чтобы получить право на самостоятельную работу и стать полноправным членом таллиннского цеха переплетчиков.

Вспомнил и удивительный, почти детективный рассказ старого Мастера об истории переплетного дела и книги, который он начал с того, что достал из недр большого шкафа круглый, обтянутый кожей футляр, вынул из него другой, поменьше, темно-красный, потертый, с одного конца которого висел на шнурке кусочек кожи.

— Осенью 1917 года, — начал свой рассказ Мастер, — ко мне в мастерскую зашел незнакомый человек и попросил отреставрировать семейную реликвию, привезенный из Египта его предком-моряком древний папирус. Он передал мне этот потертый кожаный футляр, внутри которого был свиток из материала, похожего на желтоватую бумагу. Так вот он какой, папирус — египетская осока, из которой древние приготовляли материал для письма. Его узкие полоски склеивали в более широкие полотнища и для сохранения свертывали в свитки. Концы такой широкой полосы прикрепляли к палочкам, с которых при чтении разворачивали свиток.

Французская виньетка. Стиль рококо (1715).

Греки называли папирус — «библос», а отсюда и библия — книга, а сам свиток — «хартия». Свиток вкладывали в футляр из пергамента, снаружи висел кусочек кожи с названием книги и именем автора. У этого своеобразного заглавия тоже было наименование — «индекс».

— А что было дальше с папирусом? — хором спросили мы, ученики 5-а класса.

Типографский знак Г. Гольбейна.

— Привел в порядок, как мог, сам папирус и сделал новый кожаный футляр. Но… заказчик так и не появился. Кто он и что с ним сталось в те бурные годы, мне неизвестно. А реликвию храню, тем более что старый футляр — древнейший переплет. Библиотеки древних выглядели совсем не так, как теперь, книги хранили в кожаных футлярах-тубусах.

Мастер до конца урока рассказывал о том, как развивалось книжное дело и какие переплеты творили мастера в средние века и в последующие столетия. Мы слушали, затаив дыхание, и я уверен, что те, кто побывал в пропахшей клеем и пылью мастерской переплетчика 209-й ленинградской школы на улице Восстания, 8, навсегда сохранили любовь к книге не только как к творению человеческой мысли, но и как к произведению искусства тех, кто печатал, украшал и создавал переплеты.
Может быть, старый Мастер слукавил, и в кожаных футлярах был вовсе не древний папирус, но своего он добился. Когда беру в руки книгу в хорошем, не красивом, а именно хорошем переплете, испытываю безотчетную радость.

 Лев Лившиц

«Молодёжь Эстонии»