Бравый усач в широкополой шляпе и с мечом на боку – едва ли не самый популярный таллиннец: жить в Таллинне и не быть знакомым со Старым Тоомасом невозможно.

Самый короткий день года отдан под покровительство святого Фомы. Или, на эстонский манер, Тоомаса – небесного тезки флюгера Таллиннской Ратуши.

Прозвище бессменного стража ратушной башни известно таллиннцам и их гостям в равной степени. Ровно в той, в которой истоки этого прозвища остаются неведомыми. Лучшей даты для поиска ответа на этот вопрос, чем 21 декабря, пожалуй, не отыскать: самый короткий день года отдан под покровительство святого Фомы. Или, на эстонский манер, Тоомаса – небесного тезки флюгера Таллиннской Ратуши.

Финансовый святой

Обычай подводить в декабре итог всем текущим делам – значительно более древний, чем можно предположить. Напротив – стоит отметить, что календарный цикл и цикл повседневной человеческой деятельности был связан несколько веков тому назад куда плотнее, чем в наши дни. Отголоски этой связи сохранили крестьянские, земледельческие праздники и памятные дни разных народов. О ритме жизни предков современных горожан рассказывают архивные фолианты.

Из бумаг магистрата средневекового Ревеля нам известно – финансовый год завершался для жителей ганзейского города буквально за несколько дней до начала двухнедельной череды зимних праздников – от Рождества, Нового года и выпадающего на 6 января Дня трех королей. Сложно сказать, почему завершение сбора ежегодного налога было приурочено средневековыми таллиннцами именно ко дню святого Фомы, или Тоомаса. Предположим, что надзор за столь важным событием был передан апостолу-скептику неспроста. Впрочем, отцы города были не слишком оригинальны: дату 21 декабря использовали для тех же финансовых нужд во многих городах средневековой Европы.

И не только, следует отметить, финансовых. Сохранившаяся в староанглийском языке глагольная форма «thomassing» – буквально «томасничать» — недвусмысленно свидетельствует о том, что окончание сбора налогов отмечалось, как и другое мало-мальски примечательное событие, праздником. Если быть совсем точным – возлияниями: едва ли не до самого начала XVII столетия главные праздники называются в архивах ревельского магистрата откровенным словом «попойки»: рождественские, масленичные или приуроченные, допустим, к празднику Майского графа…

Корпоративное Рождество

Узкокорпоративной вечеринкой, выражаясь языком современных реалий, день святого Фомы был в Таллинне еще в первое десятилетие XVI века. Оно и неудивительно: повод для праздничного застолья по поводу сбора основного ежегодного налога был преимущественно у отцов города: радоваться рядовым горожанам вроде как и нечему. Кто знает, каким образом сложилась бы судьба средневекового праздника, если бы не вспыхнувшая в Германии в 1517 году борьба за реформирование церкви. Победившее в Северной Европе лютеранство, как известно, уничтожило почитание святых и их дней. И одновременно очистило главные праздники христианства от почитавшихся едва ли не языческими ритуалов. Отмечать Рождество цеховыми, гильдейскими или магистратскими праздниками-«попойками» стало казаться делом немыслимым: главную дату христианского календаря надлежало отмечать церковным богослужением и застольем в семейном кругу.

Компромисс между привычными праздничными датами и строгими требованиями лютеранской морали был найден чрезвычайно быстро: начиная с 1526 года Ревельский магистрат стал устраивать рождественское пиршество для своих членов не 24 декабря, а за четыре дня до того – как раз накануне «упраздненного» реформацией дня святого Фомы. И хотя попасть на это торжество могла лишь малая часть горожан, иллюминированный плошками с горящим жиром ратушный фасад мог увидеть всякий желающий. Как и расслышать праздничную музыку, звучавшую из-за ратушных окон. Для не слишком искушенного в календарно-теологических тонкостях горожанина было очевидно: отцы города отныне празднуют не Рождество, а самый короткий день в году – день святого Фомы-Тоомаса.

Сколько времени понадобилось для того, чтобы имя апостола было перенесено на фигурку венчающего шпиль Ратуши воина, – ответить трудно. Доподлинно известно, что знаменитый и по сей день флюгер был установлен на башне через четыре года после того, как дата главных зимних торжеств в Ратуше оказалась сдвинута с 24 на 21 декабря…

Детская версия

Связь между прозвищем ратушного флюгера и покровителем самого короткого светового дня в году, казалось бы, очевидна. И тем примечательнее то, что городские легенды связывают «историю» Старого Тоомаса с праздниками не зимнего, а весеннего цикла: с так называемыми «Попугаевыми стрельбами». Суть предания, как известно, сводится к следующему – сын бедной рыбачки, мальчуган Тоомас сбил пущенной из самодельного лука стрелой фигурку птицы, за что вначале получил от устроителей состязаний нагоняй, а потом, когда выяснилось, что повторить его поступок не удалось никому из взрослых, был удостоен звания «короля стрелков».

Произошли ли описываемые события в реальности – неизвестно. Зато известно другое: раз в год города средневековой Европы погружались в «мир наизнанку». Занимавшие на один день место церковных иерархов младшие клирики и ученики монастырских школ чудили, как могли: вместо торжественных хоралов распевали уличные песенки, вместо кадил пользовались старыми башмаками, торжественно приводили к алтарям домашнюю скотину – день «Детского епископа» по размаху мог сравниться разве что с масленичными карнавалами… Исследователи отмечают в этом странном ритуале отголосок древнеримских сатурналий, позволяющих, пускай и не надолго, «последним почувствовать себя первыми». Кстати, и сроки античных и средневековых «безумств» совпадали – конец года. Чаще всего – 30 декабря, день невинноубиенных младенцев. Но зачастую – и 21-е, день святого Фомы…

Свидетельств о том, праздновали ли «день наоборот», или праздник «Детского епископа», в городах средневековой Ливонии, до нас не дошло. Однако сведения о его популярности на противоположном, скандинавском берегу Балтики сохранились в избытке – как и применительно к Германии. Кто знает, не отсюда ли берет свое начало легенда о рыбацком сыне Тоомасе, ребенке, нарушившем запрет на участие во взрослом празднике, но в конце концов не наказанном, а вознагражденном «королевским» титулом? Не сохранило ли предание о «детстве Старого Тоомаса» память о существовавшем в дореформационном, католическом Ревеле одном из оригинальнейших средневековых праздников, отмечавшемся некогда в самый короткий день года?

Впрочем, это – не более чем версии и предположения. Подтвердить или опровергнуть их может, пожалуй, лишь сам виновник торжества, празднующий сегодня, вот уже в четыреста семьдесят шестой раз свои именины, – Старый Тоомас. Правда, ратушные флюгеры не слишком-то торопятся раскрывать свои секреты – и это, может быть, и к лучшему.

Йосеф Кац

«Молодёжь Эстонии»