В календаре 1919 года дата 24 февраля была набрана точно таким же цветом, что и остальные рабочие дни. Что и неудивительно: правительство ЭР приняло решение отмечать дату как День независимости за пять дней до самого праздника.
Подготовить за чисто символический срок масштабное торжество было не реальным. Тем более — в условиях войны, которая вскоре получила название Освободительной. Сотрудники столичных газет, а также таллиннские священники, вызванные 15 февраля на консультацию генерал-майором Э. Пыддером, посоветовали отметить памятную дату чтением в церквах и школах текста Декларации независимости (Манифеста ко всем народам Эстонии), военным парадом, а также «уместными концертами и народными увеселениями».

Парад первого Дня независимости принимали Й. Лайдонер и К. Пятс

В еловом убранстве
Праздничное убранство столицы в первый День независимости было довольно скромным. Еловым лапником и венками успели украсить фасады ратуши, офицерского казино на Ратушной площади, окружного суда на Пярнуском шоссе, Женской коммерческой гимназии на нынешнем бульваре Эстония, замка Тоомпеа. Здание Банка Эстонии, в котором год назад независимость страны была провозглашена, почему-то остался без украшения. Зато на перроне Балтийского вокзала «вырос» целый еловый лес. По мнению современников, это способствовало созданию торжественного настроения, напоминая приезжающим, что город отмечает праздник.
Домовладельцы поспешили вывесить сине-черно-белые флаги. Причем «синий цвет», как отмечала пресса, на самом деле мог быть от бледно-голубого до чуть ли не насыщенно-фиолетового. Удивляться было нечему: знамена в массе своей были самодельными. В условиях после­революционного дефицита было не до тонкостей цветовой гаммы. «Примечательно само желание выразить уважение в важный для Эстонии день», – писала газета «Пяэвалехт». Добавляя при этом, что особенно отрадно было видеть эстонские триколоры там, где год назад развивались флаги кайзеровской Германии.
Частный капитал с воодушевлением поддержал идею украшения столицы к знаменательному дню. Наиболее патриотически настроенные предприниматели постарались избавиться от вывесок на немецком языке. Книготорговец Густав Пихлакас выставил в витрине своего магазина большой портрет автора национального эпоса Фр. Р. Крейцвальда.
В окнах народного университета были помещены портреты членов Комитета национального спасения — К. Пятса и Ю. Вильмса, а также фотографии с фронтов. Владельцы кинотеатра «Пассаж» на улице Виру превратили вход в триумфальную арку, украшенную словами «24 февраля 1918 года. Да здравствует Эстонская Республика!»
Флаги на площади
Объявленный праздничной датой, День независимости фактически оставался полурабочим днем. Так, члены Таллиннского городского собрания отправились на торжества непосредственно с заседания. В память о годовщине провозглашения независимости было принято решение основать детский приют, пять бесплатных детских садов и назначить нуждающимся ученикам городских школ годовую стипендию. Кроме того, объявить о начале литературного конкурса: автору наиболее талантливого сочинения, посвященного истории обретения Эстонией государственности, полагалась премия в 10 000 марок. Вручение ее должно было состояться в десятилетний юбилей славного события — с приложением набегающих к 1928 году процентов.
24 февраля 1919 года Центром торжеств стала нынешняя площадь Свободы. Носящая в ту пору унаследованное от времен губернского города Ревеля имя — Петровская. Памятник императору, вот уже десятый год возвышавшийся в южной ее части, намеревались задрапировать материей: бронзовая фигура царя, «горделиво взирающая на непокорных эстов», по мнению политиков левого крыла, выглядела бы по крайней мере комически. В условиях катастрофической нехватки времени, а главное — мануфактуры, внимания на щекотливом несоответствии решили не заострять. «Монархический монумент» решили скрыть, насколько возможно, за установленными вокруг ограды памятника национальными флагами.
Флагов на параде было множество. Под своими знаменами шагали части Кайтселйита и недавно созданной эстонской армии: одна часть промаршировала в только что пошитых мундирах. Шли члены добровольных обществ. Вслед за ними — представители «меньшинственных объединений»: русские, поляки, латыши и евреи. Затем — учащиеся таллиннских школ. Принимали парад главно­командующий Й. Лайдонер и премьер-министр К. Пятс. Среди зарубежных гостей тогдашние репортеры отметили представителей Финляндии и Латвии, а также британского ВМФ.
«Холодный» прием
Традиция торжественного приема Дня независимости — ровесник самого праздника. Вечером 24 февраля 1919-го к дверям театра «Эстония» стали съезжаться пролетки и сани. Большая часть гостей, впрочем, пришла пешком. Программа праздничного вечера включала постановку пьесы драматурга А. Китцберга и концерт из произведений эстонских композиторов.
Впрочем, запомнился первый государственный прием не только музыкально-драматической частью. Но и холодом, царившим в театральном зале. Согласно легенде, виной тому оказалась позиция принципиального борца за трезвость политика Я. Тыниссона. Ссылаясь на действующий в военное время запрет на продажу крепкого алкоголя, он якобы «расширил» сухой закон не только на театральный буфет, но и на подвалы, отказавшись выдать водку истопникам. Те, не согласившись с подобным решением, погасили топки под котлами центрального отопле­ния и отправились домой. Оставив гостей мероприятия поеживаться от холода и ломать голову над вопросом: что это — застывшее желе перед ними в вазочке или просто мороженое?
Легенда, конечно, впечатляет, но следует признать, что относится она, скорее всего, к разряду городских баек. Потому хотя бы, что действительно не жаловавший любителей выпивки Я. Тыниссон с конца ноября 1918-го по май 1919 года числился в составе временного правительства ЭР «полномочным министром за рубежом».
И хотя в первую годовщину провозглашения Эстонской Республики он и находился в Таллинне, то вряд ли занимался организацией торжеств. Так что если первый в истории прием в честь Дня независимости и оказался холодным в прямом, а не в переносном смысле, то винить в том следует все же не антиалкогольные убеждения политика и дипломата, а банальный дефицит топлива.
 Йосеф Кац

«Столица»