О роли выходцев из Эстляндии в процессе становления Российской империи, равно как и о роли Петербурга в возникновении эстонской нации, идет речь в книге таллиннского исследователя Сергея Гаврилова «Остзейские немцы в Санкт-Петербурге».

Ваша книга вышла «в маске»: главные герои ее – выходцы из Прибалтики. Однако в подзаголовке (Российская империя между Шлезвигом и Гольштейном) Эстляндия и Лифляндия не упомянуты…

Открытка, выпущенная приходом эстонской Яановской церкви в Петербурге рубежа веков – еще одно свидетельство тесных связей, существовавших между Эстляндией и столицей Российской империи.

Вопрос, что называется, не в бровь, а в глаз! Изначально я предполагал дать книге несколько иное название: «Эстляндцы и лифляндцы в Петербурге». Но текст ее писался по договору с российским издательством, «с прицелом», в первую очередь, на российского читателя.

Издатель установил общие рамки – говорить о серьезных вещах занимательным языком. В стиле Валентина Пикуля. Эстляндцев и лифляндцев при редактировании издательство заменило на «остзейских немцев», хотя в книге, на самом деле, много места уделяется и собственно эстонцам.

Видимо, мое первоначальное название сочли слишком громоздким и малопривлекательным для российского читателя. Рынок диктует свои правила книгоиздателям. Шлезвиг и Гольштейн остались. Они, видимо, читателя не оттолкнут.

Не самые известные современному человеку топонимы. И не самые географически близкие, что к Санкт-Петербургу, что к Эстонии. Как две этих исторических области на границе современных ФРГ и Дании оказались в вашей книге?

Правильнее было бы сказать не «как?», а «зачем?». Для пущей занимательности: книга должна была иллюстрировать противоположное влияние на русскую историю двух женщин, двух цариц – Екатерины I и Марии Федоровны, супруги Александра III.

Начало и конец сосуществования Эстляндии и Петербурга в рамках Российской империи мистическим образом сопряжено с двумя этими русскими императрицами, биографически связанными с Эстонией. В Таллинне сохранились памятники архитектуры, связанные с обеими женщинам, при этом символично, что памятником правления Екатерины I в Таллинне служит дворец, памятником эпохи Марии Федоровны — эпитафия…

Одна стояла за немецкое княжество Гольштейн против Дании, отнявшей у Гольштейна Шлезвиг. Другая была за Данию против Германии, захватившей Шлезвиг. Эта борьба дорого стоила России.

Читая вашу книгу, невольно ловишь себя на мысли: Российская империя оказывается «политическим проектом», задуманным правящей элитой Гольштинии и реализованным остзейскими немцами. Кто-нибудь из ваших предшественников обращал внимание на эту парадоксальную ситуацию?

Тема «голштинского заговора» введена в структуру повествования не как дань пущей занимательности, но как реальная и наиболее очевидная причина многочисленных «революций», или, по современной терминологии, дворцовых переворотов в Петербурге в XVIII веке.

Например, я считаю, что главным и единственным смыслом воцарения сначала Екатерины I в 1725 году, затем ее дочери Елизаветы в 1741 году было установление голштинской династии на русском престоле – причем именно с целью отвоевания герцогства Шлезвиг у Дании русскими руками.

Это – не только мое «авторское» видение российской истории. На «голштинский» след в этих переворотах указывали историки и ранее, в частности, русский историк XIX века, преемник Карамзина на должности «придворного историографа» Н. Г. Устрялов, или современный датский специалист по России, профессор Ханс Баггер, доцент кафедры Восточной Европы при Копенгагенском университете.

Я же подчеркнул решающую роль заговорщиков из числа именно остзейских дворян.Этот мой тезис, кстати, очень понравился современному петербургскому немецкому землячеству, которое специально пригласило меня выступить с лекцией на эту тему. Профессор Баггер был тоже явно удивлен тем, что я обозначил «партию Шляп» в Швеции как «политическое крыло» эстляндских помещиков в стокгольмских коридорах власти.

Применительно к временам правления Александра III, на ваш взгляд, правильнее было бы говорить о «русификации территории нынешней Эстонии» или же о «дегерманизации Эстляндии и Лифляндии»?

Безусловно «дегерманизация». Парадоксальным образом это подметили даже те, кого в особо русофильских настроениях, вроде бы, и не заподозришь. Я имею в виду авторов нашумевшего в свое время научно-популярного издания «Очерки истории эстонского народа», на русском языке вышедшего еще в 1992 году, но определенное влияние на трактовку событий минувшего оказывающего и по сей день.

Так вот, наш выдающийся историк и политический деятель М. Лаар и его коллеги Х. Валк и Л. Вахтре в главе об эпохе Александра III прямо говорят, что «целью реформ, разумеется, была ликвидация власти и влияния остзейцев в Прибалтике, ибо фактор существования эстонского народа царской властью в ту пору вообще не учитывался» — кто не верит, может проверить, 91-я страница…

История знает немало примеров борьбы двух элит на территориях, где они одинаково являются пришлыми. Никому в голову не придет, например, считать, что внедрение английского в испаноязычной Калифорнии было направлено против местных индейцев.

Каким образом, на ваш взгляд, случилась парадоксальная ситуация: выигравшими в результате «русификации» (или «дегерманизации») оказалась не российская администрация, а эстонцы (и латыши)?

Ответ на этот вопрос мог бы стать темой не газетной статьи, а научной диссертации. Вкратце отвечу так: реформы Александра III были направлены на ликвидацию монополии остзейского немецкого меньшинства на власть в провинции.

Задуманное императором не было доведено до конца: народное образование у немцев изъяли, а политическую власть — не смогли. Кончилось тем, чем кончилось: эстонцы окрепли как нация и скинули и тех, и других. Сначала в городах, потом и во всей провинции. Процесс был усугублен Первой мировой войной и революциями 1917 года.

Сыграл свою роль и традиционный для русского правительства «синдром короля Лира» — отрезать как можно больший кусок территории в уверенности, что благодетеля будут потом холить и лелеять.

Порой приходится слышать мнение о том, что «золотой век» в развитии русско-эстонских отношений приходился на «петербургский период» российской истории – и прервался с началом очередного «московского периода». Насколько согласны вы с подобной точкой зрения и возможно ли, хотя бы частично, возвращение этого «золотого века» в наши дни? 

Прежде всего, я бы все же разделил «петербургский» и «ленинградский» периоды.Я согласен, что Петербург является естественным центром притяжения для окружающих стран в силу географического положения, экономического и культурного потенциала и той исторической роли, которую он играл в становлении эстонского народа.

Причем согласен не только я. Позволю себе процитировать сказанное президентом Эстонии во время недавнего открытия Яановской церкви в Петербурге: «Санкт-Петербург был тем местом, где наша интеллигенция приобретала знания и опыт. Для тысяч людей это был путь к образованию и шаг в мир, путь, по которому в Эстонию пришли европейские знания, здесь выросли и получили образование многие мужчины и женщины, которые стояли у истоков образования Эстонского государства».

Перефразируя классику, «поскреби любого эстонца – найдешь петербуржца». Взять того же Тоомаса Хендрика Ильвеса: яркое, персонифицированное выражение нынешней эстонской государственности, а между тем, его мать Ираида Чистоганова родилась в Петербурге.

В то же время после 1917 года именно Эстония стала прибежищем многих русских эмигрантов, носителей петербургской культуры. Например, мой двоюродный дед, который был офицером еще царской армии, а затем сражался в рядах эстонской армии во время Освободительной войны, учительствовал в Занаровье в 1930-е.

Его жена преподавала историю сельским парням тогда, когда в СССР история фактически была запрещена. И парадокс – именно ее уроки истории, а не партийно-политическая подготовка в конце концов возобладали, когда один из ее учеников, И. Г. Фаронов, возобновил Нарвский исторический музей в 1950 году.

Я бы даже сказал, что Эстония стала хранительницей многих институтов петербургской культуры, которые уничтожались в СССР целенаправленно либо по советскому небрежению. А подчеркнутый интерес к сохранению национального наследия в Эстонии невольно отразился и на сохранении национального русского наследия.

Во время моей беседы с госпожой Кюлли Сульг, руководителем петербургской общины эстонцев, она высказала мысль, созвучную многим положениям и моей книги: именно Эстония сохранила кадры духовенства для «второго крещения Руси» представителями Псковской миссии во время войны и православного ренессанса Алексия II.

И потому я бы резюмировал так: Петербург неизбежно станет катализатором восстановления российско-эстонских связей в той степени, в которой он сам сумеет изжить «ленинградский комплекс» – комплекс периферийного провинциального города, а не имперской столицы, которой он был рожден.

Йосеф Кац
«Столица»

Related posts

• «Память просыпается во сне»: автопортрет в интерьере эпохи
• Волшебница из Швеции: Астрид Линдгрен в Таллинне
• 90-летняя библиотека, которая переезжала три раза
• Дом с коваными якорями на Брокусовой горе: старейшее библиотечное здание Таллинна.
• Древность старого Таллинна
• Эдгар Сависаар: Правда об Эстонии. Книга на русском языке.
• По улицам рождественского Ревеля
• "Ach, wie hübsch!": 120-летие закладки собора Александра Невского в Ревеле
• СМОТРИТЕ: Как отметили День Народов в Культурном центре «Лира» в Таллине!
• «Бетонные сараи» таллинской гидрогавани