Будничный вторник на излёте зимы отличается от своих талых собратьев немногим. Сдобными булочками, увенчанными взбитыми сливками и неприменным “беретом” из желтоватого теста. Сюжетом вечерних теленовостей о детском празднике в парке-музее Рокка-аль-Маре. Да набранной косым шрифтом строчкой в календаре – vastlapaev.

Вот, пожалуй, и всё, что осталось от одного из самых любимых и буйных праздников средневекового Таллинна.

Прощай, мясо!

Большинство дат христианского календаря почти полностью совпадают с древними празднествами земледельческих народов. Рождество приходится на день зимнего солнцестояния, летний день солнцеворота оказался посвящён святому Иоанну. Празднику прощания с зимой достались и вовсе “особые привелегии”: его оставили почти в первозданном, языческом виде, лишь привязав к началу церковного поста. Точнее – к предшествующей ему неделе.

Феодальная Европа почти никогда не расстовалась с призраком голода. Слишком уж зависим от природных капризов был наш средневековый родственник. Потому-то с таким воодушевлением он стремился насытиться перед долгими воздержанием от мясной пищи. Кроме того, на семь предпасхальных недель настрого запрещались любые развлечения – так что навеселиться крестьянину или бюргеру тоже надо было успеть заранее. А уж насколько повод для веселья согласовывался с тем, о чём рассказывали в церкви было не так уж и важно. Тем более и говорили под высокими сводами на непонятной большинству латыни…

Латинское выражение “карнис привиум” — “отказ от мяса” – постепенно превратилось в итальянское “карнелеваре”, а темпераментные французы расслышали в сухом факте почти что крик расстования: французкое “карневале” означает “прощай, мясо!”.

Предчуствие постных дней запечатлелось и в немецком языке. Масленичную неделю в германских землях называли “вечером накануне поста” – “фастелабенд”, от которго уже рукой подать до эстонского “вастлад”.

Масленичные карнавалы и города Эстонии – почти что ровесники. Оба они родом из тринадцатого столетия. Где-то к началу 1200-х годов шествия ряженных появляются на улицах Нюренберга, Мюнстера, Кёльна. Правда, до затерянной на далёком европейском севере Эстонии, эти весёлые процессии “дошагали” несколько позднее. Во всяком случае, к концу Средневековья празднование Масленицы приобретает пугающий местных моралистов размах. Подумать только – почти на десять дней добропорядочный город словно погружался в разгул языческого веселья…

Соломенный гость

Отсчитывать неделю с понедельника – обычай относительно молодой. Средние века брали за её начало день накануне. Поэтому и празднование Масленицы в среденевековом Таллинне начиналось ровно за сорок девять дней до Пасхи – в воскресенье.

Зачинателями торжеств выступали самые весёлые жители города – Черноголовые. Прямиком с церковной службы они направлялись к дому Братства. А из бездонных подвалов слуги уже выкатывали наполненные свежим пивом бочёнки. После ритуального “тестирования” братья заключали, что напиток к празднику пригоден и тот час же над фасадом дома Черноголовых взвивался флаг: карнавальная неделя вступала в свои права.

Спустя несколько дней праздник въезжал в город собственной персоной. Встречать долгожданного гостя высыпал чуть ли не весь город. У распахнутых ворот играл оркестр. Виновнику торжества полагался конный кортеж – Черноголовые были готовы сопровождать его по таллиннским улицам как самую высокородную персону. И ничего, что персона эта чаще всего была скроена из холстины и набита соломой.

В разных городах масленичное чучело звали на свой лад. Южная Германия величала его Доктором, на cевере обходились прозвищем Шут. Имя их таллиннского собрата, впрочем как и тартуского с рижским, затерялось во тьме столетий. Но как бы оно не звучало, радостные крики горожан то и дело заглушали гром труб и волынок на всём шествии праздничной процесии.

Внос Масленицы в город означал начало праздничных пиршеств. В одну только ратушу городской аптекарь был обязан поставить 64 фунта сладостей! А ведь пировали и в ремесленных гильдиях, и в корчмах предместий. Во время масленичного пира, казалось, стиралась извечная вражда между нижегородскими бюргерами и тоомпеаским дворянством: орденский наместник вышгородского замка ежегодно получал от таллиннского магистрата приглашение на праздник. Желанными гостями были заморские купцы, а уж если через Таллинн проезжало какое-нибудь иноземное посольство, то жаловаться дипломатам оставалось разве что на ограниченный размер собственных желудков! Скупиться власти не намеревались: воспоминания о таллиннском хлебосольстве разносились с послами и их бесчисленной челядью по всему свету, подтверждая богатство и процветание города.

Танцы с чертями

В распоряжениях таллиннского магистрата, пытающихся урегулировать размах масленичного веселья, неизменно упомянаются танцы. Хронист Бальтазар Руссов уподобляет их тем нечествиым пляскам, что творились вокруг библейского золотого тельца. Вероятно, языческого в них и впрямь было больше, чем христианского, но набожный средневековый горожанин находил в них выражение тем эмоциям, которые не укладывались в хоралы католических гимнов…

Танцующие процесии появлялись на городских улицах к концу первой масленичной недели. Хмельной хоровод двигался от дома к дому, от гильдии к гильдии, выплёскиваясь, наконец, на главную городскую площадь – к ратуше. Сама ратуша была иллюминирована горящими плошками с жиром – такую роскошь горожане могли видеть ещё разве что на Рождество. Под ратушной аркадой танцующих ждало угощение.

Средневековый танец считался преимущественно мужским развлечением. Например, традиционный масленичный “танец с мечами” исполнялся исключительно шкиперами и матросами, причём желательно иностранными. За его исполнение корабельному люду полагалось денежное вознаграждение. А вот слабый пол допускался к танцам с ограничениями: тартуский магистрат, к примеру, насторого запрещал учавствовать в уличных танцах девушкам, не достигшим четырнадцати лет. С наступлением темноты женщин и вовсе отсылали домой.

Впрочем, находиться на улицах средневекового города после захода солнца было ненбезопасно и в обычные дни,а уж во время Масленицы – и подавно. Ведь кому-кому, а жуликам и хулиганам обычай рядиться в маске приходился очень по душе: попробуй потом опознай того домового или лешего, который стащил у тебя среди веселья кошелёк! Поэтому городские власти, особенно церковные, пытались регламентировать характер масок и карнавальных костюмов.

Самым популярным из них, был, вероятно, костюм чёрта. Во всяком случае, именно с ним по всей Европе велась отчаянная борьба. Сооружался “чёрт” просто – вывернутая наизнанку шуба да немудрённая кожанная маска. Но страху на добропорядочных горожан эта карнавальная нечисть нагоняла нешуточного. Дело принимало порой скверный оборот – так в польском городе Торуни приехавшие на рынок крестьяне приняли ряженных за настоящих слуг Сатаны и поумирали со страху…Поэтому с середины 14ого века в чертей разрешали рядиться только таким образом, что бы лицо оставалось открытым.

Конечно, карнавальная фантазия не ограничивалась малосимпатичными чертями. С развитием мореходства и торговли всё большую популярность завоевывали костюмы экзотическх стран. Рядились и по-старинке – животными. Во время карнавала церковь негласно снимала запрет на переодевание в платье противоположного пола, так что источников для вдохновения было более чем достаточно.

Пост и перец

Одно из старейших упоминаний о таллиннской ратуше называет её “домом игр”. Играми этими были, разумеется, не кости и не карты, а театральное представление, устроенное бродячими комедиантами в году господнем 1364ом…

Что это было за представление, сказать трудно. Однако, обычай устраивать на излёте Масленицы театральные действа, был распостранён повсеместно. Церковь, казалось, стремилась напомнить, о том что праздник подходит к концу, уступая время посту и молитве…

В последний праздничный вечер соломенное чучело выносили из дома Черноголовых. Провожать Масленицу, или “выносить из города мясо” отправлялись тем же самым маршрутом, что и десяток дней назад. Правда – в обратном направлении и на этот раз пешком. За городским воротами чучело ожидала невесёлая судьба – его либо топили в ближайшем водоёме, либо сжигали на пригорке повыше.

Какова была участь таллиннского “соломенного гостя” – неизвестно. Не ясно до конца, прнименялся ли этот общеевропейский обычай в наших краях во всей красе. Одно известно точно – в последний праздничный вечер на Ратушной площади вспыхивал костёр: в знак прощания с зимой таллиннцы зажигали….ёлку. Не свечи на её ветвях, а само дерево – вроде жертвы уходящим холодам и метелям. Вокруг пылающей ели исполнялся последний танец, а после него полагалось последнее угощение. Переход к посту символизировали появляющиеся на столе рыба и горох. Все блюда в этот вечер полагалось сдобрить изрядным количеством перца и дорогих восточных пряностей – они тоже считались одним из символов поста.

Истлевали еловые угли, догорало масло в плошках на ратушных окнах и уставшие горожане разбредались по домам. Лишь слуги, спешащие к аптекарю за желудочными снадобьями да бедолаги, страждущие кружку солонаватой колодезной воды напоминали на следующее утро о десятидневном веселье. Впрочем, любой горожанин знал, что ровно через год над домом Черноголовых вновь взовьётся флаг и конный кортеж отправиться к городским воротам…

Стёртая память

Разъярённые таллиннцы, с таким истинным пылом бросившие под знамёнами реформации громить церкви и монастыри не задумывались даже, что ими разрушаются не только произведения искусства, но и привычный уклад жизни. Победившее лютеранство крайне негативно относилось не только к церковному богатству, но и к пышным католическим празднествам. Масленица, имеющая с библейскими событиями связь весьма отдалённую и вовсе оказалась сомнительным поводом для веселья. А главное – лютеранство вовсе не признаёт постов, так что праздник потерял право на существование в календаре добропорядочного христианина.

На протяжении 16ого века таллиннский магистрат неоднократно запрещал карнавалы, праздничные шестия и даже езду на санях вечером “нехорошей недели”. Отмечать Масленицу в узком семейном кругу не имело смысла, да и штрафы за подобное “вольнодумство” полагались солидные. А то, что не смогла искоренить власть, свела на нет долгая Ливонская война и сопутствующие ей эпидемии. Измождённому тяжёлой годиной Таллинну было теперь не до масленичного веселья…

Карнавалы сохранились преимущественно в тех европейских странах, где католицизм смог удержать свои позиции. Самые известные из них – венецианский и кёльнский привлекают к себе туристов со всех концов Земли. О карнавале в Таллинне простой горожанин едва ли догадывается. Он исчез и даже память о нём канула безвозвратно…

Или нет? Возрождение таллиннской Масленицы – идея не такая уж фантастическая. Привыкли же мы к тому, что спустя почти четырёхсотлетнее забвение, майский город радостно чествует Короля стрелков и любуется на Майскую графиню! Кто знает, не встретим ли мы когда нибудь на улочках Старого города карнавальную процессию, несущую соломенное чучело?…

Йосеф Кац

Публикуется на страницах нашего сайта, с любезного согласия автора.
При перепечатке, ссылка на http://tallinn.cold-time.com обязательна!