«Крестный отец» Мартова дня – епископ турский Мартин Милостивый (Алтарная створка XV столетия) и Мартин Лютер, благодаря которому праздник остался в календаре протестантов (Скульптура на фасаде таллиннской гильдии Св. Канута, XIX век).

Но вряд ли он мог предположить, какие пертурбации культ одного из самых популярных во Франции святых претерпит на северной окраине средневекового мира – в далекой Ливонии.

Территория Ливонской конфедерации давным-давно поделена между современными Латвией и Эстонией, католицизм уступил свои ведущие позиции среди местного населения лютеранству, сменились века – а Мартов день здесь по-прежнему празднуют.

Земной след

Легенда о Ревеле как родине «Мартова хлеба» — не более чем легенда: новеллу о служившем в Ратушной аптеке подмастерье Марте, волей случая открывшем рецепт марципана, Яан Кросс сочинил едва ли полвека тому назад.

Тщетно искать след былой популярности святого Мартина в названиях таллиннских улиц. Улица Марди обязана своим именем домовладельцу полуторавековой давности, некому Дидриху Христиану Мартенсу, а улица Мардипере – существовавшему некогда хутору.

Земной след небесного заступника средневековых ревельцев был различим в городской топонимике вплоть до третьей четверти XIX столетия. До того самого момента, пока в канализационный коллектор не был заключен приток речки Харьяпеа, протекавшей по восточным предместьям города.

Исток свой Мардиоя или ручей Святого Мартина брал на склонах Ласнамяги. Русло его петляло, пересекая нынешние улицы Лубья, Вильмси, Тюрнпуу, Рауа, окончательно сливаясь с течением Харьяпеа у обочины нынешнего Нарвского шоссе.

Почему ручей был наречен в честь католического святого? Точно сказать трудно. Возможно, воды его почитались целебными – ведь святой Мартин, помимо прочего, защищал и от внезапной смерти.

Мартин и Мардус

Религиозное сознание Средних веков закрепило за святым Мартином область «соцобеспечения»: заботу о сирых и убогих.

И хотя бедняков в городах средневековой Ливонии хватало в избытке, наибольшую популярность культ канонизированного турского епископа снискал на селе. Особенно там, где автохтонное население было по своему этническому составу финно-угорским: на территории современной Эстонии в честь святого Мартина было наречено шесть сельских церквей, в соседней Латвии – ни одной.

Этнографам еще предстоит объяснить этот феномен, но наиболее правдоподобной видится «лингвистическая» версия. Базируется она на практически полном созвучии латинского сокращения имени святого и персонажа эстонского фольклора: Мартус и Мардус.

В отличие от своего католического «тезки», Мардус обладал скверным нравом: служил подручным Смерти, посланником царства усопших. В мир живых он заявлялся поздней осенью. Его побаивались, но и почитали: вечный сон, который предвещал он своим появлением, был зачастую единственным утешением бедняку.

Наложение образов языческого духа и христианского святого не выглядело в глазах людей Средневековья кощунственным. Да и день поминовения Мартина приходился на ноябрь: месяц, который в финском языке и по сей день хранит в названии имя Мардуса – marraskuu.

Гастрономическая дань 

Как именно отмечали день Мартина-Мардуса крестьяне былой Ливонии – неизвестно. Зато известно, как праздновали его в городах.

Главным осенним праздником ганзейского Ревеля был День поминовения усопших. Традиция отмечать Мартов день распространилась здесь несколько позже, чем в соседних Дерпте и Риге. Но уже с середины XV столетия в счетах магистрата упоминаются пиры, приуроченные к этому дню.

За неделю до праздника обслуга ратуши отправлялась в деревню Вяо за специально откормленными гусями. Говорят, сам святой был некогда раздосадован гоготанием этих птиц, мешавших ему читать проповедь – и бросил в сердцах, что с большей радостью видел бы их не у стен церкви, а на праздничном столе.

Гусь в качестве основного блюда дня Святого Мартина – обычай, распространенный едва ли не по всей Западной Европе. А вот традиция пить в этот праздник не только иноземное рейнское вино, но и местное, фруктовое – явление сугубо местное, таллиннское.

Кто знает, не сохранялась ли в нем своеобразная «дань памяти», которую ревельские ратманы отдавали божеству дохристианских еще времен – почитаемому местным людом Мардусу?

Воля случая

Церковная реформация объявила беспощадную войну как теплящимся еще пережиткам язычества, так и католическому почитанию святых.

Но на популярности Мартова дня среди ревельского патрициата процесс этот никоим образом не отразился: магистрат продолжил его празднование.

Более того: если на Мартов день 1469 года отцы города Ревеля изволили выпить шестьдесят два штофа вина, то век спустя – уже сто девять. Да и количество привезенных из Вяо гусей выросло: пятьдесят шесть против былых двадцати.

Праздник был спасен волей его величества случая: церковный реформатор Мартин Лютер оказался тезкой турского епископа. А раз так – ничто не мешало отмечать полюбившийся с незапамятных времен день как именины основателя лютеранства. И даже – как «праздник обновления веры».

Правда, дату самого праздника пришлось чуток подвинуть: с 11 ноября, когда католики отмечали поминовение Мартина Турского, на 10 ноября – день рождения Мартина Лютера.

Утраченный смысл 

«Легитимизация» католического праздника в лютеранском календаре бюргеров-остзейцев, по всей вероятности, мало заботила их ближайших соседей — эстонских крестьян.

Вместе со своими хозяевами-баронами «заодно» перекрещенные из католиков в лютеран, они стали отмечать Мартов день на сутки раньше – но обрядность этого дня осталась неизменной, полученной в наследство от дохристианских еще времен.

Ведь чем еще, кроме языческого страха, можно объяснить стремление рядиться на Мартов день в маски? Символика этого обряда прозрачна: коварного Мардуса пытались перехитрить и обмануть, скрыв человеческое лицо за подобием звериной морды.

Со временем изначальный смысл масок Мартова дня позабылся: к середине XIX века ряженые воспринимались уже как развлекательный элемент праздника. Причем исключительно сельского: карнавалы в городах полуторавековой давности устраивали на Масленицу.

Эстонские газеты, выходившие в Ревеле на рубеже позапрошлого-прошлого столетия, обходят Мартов день молчанием. Зато пресса немецкая и русская обязательно публиковала рекламу ресторанов, зовущих отведать «настоящего мартынова гуся».

Может, праздник казался тогдашним горожанам слишком «деревенским»? Или напротив – сугубо «немецким»?

Лишение статуса 

«В списке праздников, провозглашенных Учредительным собранием, знаменательной датой назван и Мартов день, – писала 9 ноября 1920 года газета Päevaleht. – Какова была мотивация удостоить его подобной чести – неизвестно».

Издание, пожалуй, покривило душой: законодателям молодой Эстонской Республики, вероятно, хотелось подарить ее гражданам дополнительный выходной в долгий «беспраздничный» период между Яновым днем и Рождеством.

Уже на следующий год Таллинн пестрел объявлениями, призывающими отметить Мартов день в той или иной компании – от Общества эстонских гребцов до Латышского общественного собрания. Потенциальных гостей завлекали как блюдами из гусятины, так и концертной программой. И обязательно – маскарадом.

Жареный гусь с тушеной капустой оставался в таллиннских ресторанах фирменным блюдом первой половины ноября вплоть до присоединения Эстонии к Советскому союзу. Но вот статуса праздничного дня и дополнительного выходного Мартов день был лишен уже к 1924 году.

Неофициальное его празднование сохранялось среди горожан-эстонцев и в годы Второй мировой войны, и после нее. По крайней мере, стайки ряженых ребятишек шмыгали от подъезда к подъезду даже в «спальных» микрорайонах в середине восьмидесятых.

* * *

Ровно пятнадцать лет тому назад – в ноябре 1997 года – празднование Мартова дня обрело в Таллинне новый формат: Союз эстонских ремесленников и мастеров народных промыслов устраивает многодневную Мартову ярмарку.

Первые годы она ютилась под сценой Певческого поля, а затем перебралась поближе к парку-музею под открытым небом – на арену спортивного холла Saku Suurhall в Хааберсти.

Инициативе народных умельцев можно только порадоваться. Жаль, правда, что объявить Мартов день нерабочим, как на заре эстонской государственности, им, увы, не под силу.

• Нравится