Все дороги ведут в Рим. В Таллинн ведут шоссе: едва ли найдется в Европе вто­рая столица, где централь­ные улицы сохранили в своем имени «шоссейный» статус.

 В официальном перечне столичных топонимов слово «шоссе» встречается восемь раз.

Ровно половине из этих шоссе выпала особая честь: каждое из них —  не просто выезд из города, но цен­тральная магистраль, формирующая его столичное лицо.

И даже больше — ось системы координат, одновременно задающая и отражающая вектор развития Тал­линна на протяжении последних ста с лишним лет: с тех пор как он шагнул за черту крепостных стен.

 Губернская представительность

Дорога, ведущая из Ревеля на северо-восток, стала обретать черты город­ской улицы где-то ближе к концу XVIII столетия.

Поквартальная прорисовка ревель­ских фасадов, составленная к 1825 году, уже фиксирует здесь достаточно плотную застройку: преимущественно одноэтажные жилые дома, некоторые — с мезонинами.

Здесь начиналось Нарвское шоссе (начало XX века): самая представительная ревельская улица за пределами крепостных стен.

Таков уж неписаный закон урбани­зации: улица, ведущая в сторону сто­лицы, обязательно начинает обрастать трактирами, постоялыми дворами, гостиницами, неизбежно превращаясь в основную артерию городской жизни.

Было у нынешнего Нарвского шоссе и еще одно неоспоримое пре­имущество перед другими дорогами ревельских предместий: оно связывало центр города с летней резиденцией губернатора — Екатериненталем.

«Чищу ботинки и повязываю шей­ный платок, — собирался на весеннюю прогулку автор опубликованного в «Ревельских известиях» сто лет тому назад фельетона. — На Нарвскую, на Нарвскую, куда же?!»

От «той Нарвской» уцелело, ска­жем прямо, немногое: полдюжины особнячков на отрезке от угла с улицей Крейцвальди до трамвайной остановки «Таллиннский универси­тет».

Но представление о самой пред­ставительной улице губернского города Ревеля столетней давности дать они могут вполне.

 Памятник эпохе

В 1924 году в Таллинне впервые зазве­нел электрический трамвай — катив­ший по Нарвскому шоссе, разумеется. Напротив перекрестка с улицей Аэдвилья архитектор А. Перна увенчал четырехэтажный доходный дом двойной мансардой — если и не парижской, то рижской или хельсинк­ской— точно.

Однако «главной улицей» Нарвское шоссе продолжало оставаться, скорее, по инерции: с началом трид­цатых годов симпатии градостро­ителей, архитекторов, а главное — властей, поменялись в диаметрально противоположном направлении.

Застройка Пярнуского шоссе середины тридцатых годов: фасады, завизированные главой государства.

Почему: не вполне ясно — с южной стороны в Таллинн теоретически могли въезжать разве что пассажиры прибывающих    на    узкоколейный

Вильяндиский вокзал поездов сугубо внутригосударственных линий.

Бензиновый трамвай вез при­бывших мимо неказистых домишек Пярнуского шоссе, потом нырял в узкую расщелину нынешней улицы Роозикрантси, чтобы доставить на площадь Свободы — по облику явно не дотягивающую до громкого названия.

Прежде всего, многоэтажной за­стройкой обзавелась сама площадь. Затем подошел черед окрестностей: выпрямленная и удлиненная трасса Пярнуского шоссе стала лицом и фасадом новой, независимой Эстонии.

Отрезок Пярну маантеэ от Поцелуевой горки до места, где сейчас кинотеатр «Космос», — любимое детище прези­дента Константина Пятса. Недаром он лично визировал своей подписью фасад всякого строящегося здесь дома.

Отдельные дома в духе «представи­тельного функционализма» строились также на Нарвском и Тартуском шоссе. Но памятником эпохе остался начальный отрезок Пярнуского — внушительный, но короткий.

 Все впереди

Тартускому шоссе определенно не везло: при наличии множества предпо­сылок стать презентабельной столичной магистралью ему до последнего времени не удавалось.

Казалось бы: исторический фон имелся — самое старое строение за пределами городской стены, церквуш­ка Иоанновской богадельни — боко­вым фасадом выходит именно на него.

Ан нет! Вплоть до самого последнего времени среди прочих столичных шос­се Тартуское находилось в статусе если не пасынка, то уж точно — несчастного родственника: дальнего и небогатого.

Ситуация начала меняться с на­ступлением третьего тысячелетия: новая трасса для него была пробита через бывшее предместье Сибулакюла, а нелепый изгиб у «сталинского дома» со шпилем — ликвидирован.

С точки зрения организации транспортных  потоков   результат, вероятно, оказался, по крайней мере, неплохим. Что же касается ор­ганизации пространства городской среды — вопрос тут, что называется, спорный.

Прежде всего — на обозримое будущее, вероятно, безвозвратно по­терянной оказалась величественная панорама шпилей Старого города, открывавшаяся некогда спускавше­муся с Ласнамяги путнику.

Четыре стеклянных небоскреба новоявленного таллиннского «сити» — едва ли равнозначная замена ис­чезнувшему виду. Да и фасады новых зданий на месте малоценной дере­вянной застройки оригинальностью не блещут.

Может быть, таким образом сто­лица подсознательно демонстрирует прохладное отношение к своему извечному конкуренту — городу Тарту? Или у Тартуского шоссе просто всё еще впереди?

 Почти бульвар

Палдиское шоссе — не в пример скромнее своих трех прочих со­братьев.

На роль главной городской магистрали оно никогда не претен­довало, на роль «улицы-витрины» — тоже.

До самого последнего времени оно оставалось в стороне от мас­штабных градостроительных экс­периментов, да и военные невзгоды, к счастью, обходили его стороной.

Узкое (настолько, что самая древняя, перетекающая в подъем на Тоомпеа часть в последние полвека отведена исключительно для одно­стороннего движения), не блещущее роскошью фасадов, Палдиское шос­се, тем не менее, хранит подлинно таллиннский дух.

Начало — до железнодорожного путепровода — немыслимая смесь дореволюционной и советской архитектуры, с неизбежными вкраплениями «пятсовской» и современной, отчаянно претенду­ющей на оригинальность.

Далее — целостный ансамбль деревянной застройки, сменяющий­ся после очередного перекрестка неожиданным симбиозом функ­ционализма в двух его обличиях: хрущевского и довоенного.

И еще: при всей «непарадности» Палдискому шоссе удалось сохранить аллею тополей между двумя полосами для транспорта. По сути — это почти бульвар, добавляющий уюта.

Этимология французского слова «шоссе» восходит к латинскому анало­гу, означавшему изначально — дорога, вымощенная известняком.

Таковых среди таллиннских шоссе не наблюдается: к началу шестиде­сятых годов XX века асфальт сменил булыжник в черте границ городской территории и известняковую крошку за их пределами.

Но здания, облицованные ласнамя­эским доломитом (местной разновид­ностью известняка), можно найти на трассе любого из четырех таллиннских шоссе.

Последние лет десять к зданиям этим относятся особенно трепетно: очищают от вековой грязи, порой—от штукатурки, и даже включают ориги­нальные исторические стены в объемы новых строящихся зданий.

Не в этом ли пристрастии к извест­няку-доломиту кроется разгадка того, что главные улицы Таллинна — не аллеи, не бульвары, не проспекты, а именно — шоссе?!

 Йосеф Кац

«Столица»