«И вновь я думаю о тех, кто угнан был отсюда
Их скорбь взывает к небесам….»

Памятником жертвам июньской депортации изваяние скорбящей Линды на горке Линдамяги стало ровно семьдесят лет тому назад.

Летняя ночь с 13 на 14 июня 1941 года для десяти тысяч жителей нашей страны оказалась трагической: без суда и следствия они были высланы в неизвестность. Прежде, чем шокированное общество успело понять произошедшее и осознать его масштаб, грянула война.

Нацистская Германия, позиционировавшая себя «освободителем народов Прибалтики от ужасов большевизма», не могла не воспользоваться скорбной датой в интересах собственной политики.

Июньская депортация. Рисунок с первой полосы газеты «Eesti Sõna» за 12 июня 1943 года.

В рабочем порядке

Ровно год спустя – 14 июня 1942 года – газета «Eesti Sõna», официальный печатный орган марионеточного «Эстонского самоуправления» — вышел с траурной рамкой на первой полосе.

«Этот ужасный день навсегда останется в памяти каждого эстонца датой национального траура, – писал в газетной передовице глава «самоуправления» Хьялмар Мяэ. – Он стал ударом по национальной целостности эстонского народа, который мы не забудем никогда».

В первую годовщину депортации по всей стране были приспущены флаги, а в концертном зале «Эстония» состоялся траурный акт. «Наш народ был обречен на тотальное уничтожение, и лишь помощь вождя германской нации спасла эстонцев от неминуемой гибели», – повторял в тот вечер Мяэ.

Днем ранее под сводами таллиннской ратуши состоялась еще одна символическая церемония: в торжественной обстановке городской комиссар Вильгельм Менцель и бургомистр Артур Террас передали тридцати двум домовладельцам ключи от домов, национализированных советами годом ранее.

«Дальнейшая передача домовладений будет осуществляться в рабочем порядке, исходя из технических возможностей», – сразу же предупреждала о разовом характере пропагандистского мероприятия «Eesti Sõna».

«Возможностей», вероятно, оказалось до обидного мало: количество возвращенных домов за три с лишним года нацистской оккупации так и не превысило полусотни.

Мемориальная плита, установленная у постамента скульптуры скорбящей Линды 14 июля 1934 года.

Флаги — ввысь

Первая годовщина июньской депортации была отмечена в Таллинне, равно как и в Риге с Каунасом, что называется «по факту»: в отпечатанных для Остланда календарях на 1942 год, дата эта еще не обозначена особо.

Официальный статус в календаре оккупированных нацистами Латвии, Литвы и Эстонии 14 июня обрело к 1943-ему: в этом году оно совпало с общегосударственным выходным Третьего рейха – вторым днем Троицы.

Вероятно, именно поэтому всеобщая минута молчания была перенесена на первый рабочий день – вторник, 15 июня. В девять часов утра все частные предприятия и госучреждения должны были прервать работу на сто восемьдесят секунд.

Для того, чтобы настрой и атмосфера траурного дня не была нарушена, все кинотеатры Таллинна были 14 июня закрыли. Театрам играть разрешили – с условием, что постановки не будут носить развлекательного характера. Кафе и рестораны могли быть открыты только в том случае, если в них не звучала музыка.

Не в пример прошлому году отмечалось, что эстонские и немецкие флаги должны были быть не приспущены, а подняты: «в знак готовности и желания борьбы, и, одновременно, в память убитых и высланных эстонцев», — поясняла «Eesti Sõna».

Господь с ними

Ключевыми пунктами официальной программы стали утреннее поминальное богослужение в Домском соборе и прочих таллиннских церквях, а также – вечерний траурный акт в «Эстонии».

Самым же массовым – открытие мемориала жертвам депортации. Точнее – мемориальной плиты, которая была положена к постаменту скульптуры скорбящей Линды, с 1920 года стоящей под сенью растущих на былом Шведском бастионе лип.

Несколько тысяч таллиннцев пришли на горку Линдамяги. Оркестр охранного батальона играл увертюру церковного композитора Йоханнеса Хиоба «Largo religioso» и мелодию песни «Эстония, моя отчизна» — считалось, что ее пели увозимые эшелонами в Сибирь.

«Линда, символ эстонского народа, скорбит о своих детях, сосланных и мобилизованных на Восток, — произнес епископ Кыпп. – Но Господь пребывает с ними и там, когда они обращаются к нему в молитвах».

Газетный репортаж, к сожалению, не сохранил слов православного митрополита Александра, вместе со своим лютеранским собратом, освящавшим мемориальную плиту у скульптуры Линды.

Но вряд ли даже он смог найти в себе храбрость напомнить: июньская депортация 1941 года затронула не исключительно эстонцев.

Стихи и проза

«И вновь я думаю о тех, кто угнан был отсюда
Их скорбь взывает к небесам….»  — гласили высеченные на мемориальной плите строки поэтессы Марии Ундер.

Далее следовала проза: «Эстонец, никогда не забывай своих соплеменников, высланных большевиками за год террора, а также – их страдания». Говорили, что текст этот позаимствован у записки, которую безвестный изгнанник выкинул из окна теплушки.

Слог, до боли напоминающий тексты плакатов, выпускавшихся для оккупированной Эстонии пропагандистским ведомством Рейха, несколько скрашивало оформления текста на плите: написанный практически без разделения слов, он действительно напоминал письмо обреченного смертника.

«До сих пор у нас не было места, где мы могли бы вспомнить наших сосланных родных, — отмечал Мяэ. — С открытием мемориальной плиты мы создаем место, где мать вспомнит своего ребенка, разлученный с женой и детьми муж – их, а дети – своих родителей.

Каждый эстонец и каждый чужестранец обнажит голову перед этой памятной плитой, и застынет в священном почтении тех соотечественников, которые пали жертвой большевистского террора.

В священном трепете должна стоять перед ней молодежь, осознавая, что их долг – бороться до той поры, пока не будет уверенности в том, что ни один эстонец никогда не будет депортирован».

Та же самая мысль с особым фатализмом звучала в речах 14 июня год спустя – когда линия фронта вновь с необратимой скоростью катилась к Таллинну.

Жернова истории

Ставка на нацизм в борьбе с большевиками для всякого сделавшего ее оказывалась во Второй мировой войне гибельной

Историческая судьба Эстонии не стала, да и не могла стать исключением: волна мартовской депортации 1949 года оказалась еще более масштабной, чем высылка в июне 1941-го.

Национальная память – вопрос в высшей степени щепетильный: было бы грубейшей ошибкой заявлять, что один из камней в ее основании – плод работы пропагандистов времен нацистской оккупации и ничего более.

Не вина таллиннцев, семьдесят лет тому назад пришедших на горку Линдамяги, что их скорбью охотно воспользовались те, кто не видели никакого будущего не только для эстонского государства, но и для эстонского народа: после войны нацисты предполагали переселить значительную его часть за Чудское озеро.

В качестве Дня скорби 14 июня вновь вошел в календарь Эстонской Республики едва ли не раньше, чем сама ее государственность была восстановлена. И, наверное, не случайно в официальное название этой даты внесено уточнение: из «национального» он стал «общенациональным».

Стать таковым не только по названию, но и по сути, сможет она только тогда, когда в массовом сознании сотрутся последние отголоски известного, пожалуй, только специалистам, «Дня национальной скорби» семидесятилетней давности.

Ведь видеть в 14 июня 1941 года трагедию исключительно эстонского народа, а не всех народов Эстонии – попросту оскорбительно для памяти тех, кто попал в безжалостные жернова истории.

Йосеф Кац

«Столица»

Related posts

• Мы вернулись к тебе, Моонзунд!
• Таллинн: новый 1941-й год на новый лад
• Обретенная история таллиннского «Арсенала»: архив предприятия станет основой выставки
• Не только 1939 год, но и оккупационный снег 1941-1944 годов. Таллин, цветные фотографии.
• Песня о Таллине. Георг Карлович Отс
• «Там, где прежде отдыхали капиталисты»: пионерское лето сорок первого
• Бои за остров Вормси в 1941-м году
• Моонзунд Письма защитников островов в 41-м...
• Еще раз об истории «Эрны»
• 75 лет: Самый столичный музей, Таллиннский, справляет юбилей