Три улицы Старого города хранят память о кампании по «эстонизации» облика Таллинна, развернувшейся восемьдесят лет назад.

В первый апрельский день 1935 года владельцам таллиннских магазинов, гостиниц и заведений общественного питания было совсем не до шуток: в дверь ко многим из них постучала полиция.

Стражи порядка напоминали: в силу вступила новая редакция Закона о государственном языке, принятого четыре месяца назад, а потому вывески и рекламные объявления необходимо привести в соответствие с языковой нормой.

Дом на углу улицы Вене и переулка Ванатурукаэл: мимо ошибок на вывесках «языковой патруль» наверняка не прошел мимо.

Этажи языка

«Общество у нас в городе трехъязыкое, — свидетельствовал в 1912 году фельетонист «Ревельского листка». — Потому и вывески на домах, скажем так, трехэтажные».

Оставаться таковыми им оставалось недолго: с началом Первой мировой войны немецкий язык был полностью изгнан из публичного использования, и даже продублированные на нем пивные этикетки стали рассматриваться как выражение нелояльности.

Повышенная бдительность не спасла Российскую империю ни от поражений на поле брани, ни от роста социального напряжения, завершившегося катастрофой: ровно через год после Февральской революции кайзеровские войска без боя заняли Таллинн.

С улиц города, вновь ставшего «исконно немецким» Ревелем, любые языки, кроме, естественно, немецкого, изгонялись безжалостно. Если верить газетам, уже к концу марта 1918 года в городе были в срочном порядке замазаны все русские вывески.

Еще через год власти столицы новоиспеченного государства распорядились убрать с вывесок на этот раз уже немецкий. Но завершить намеченную кампанию к первой годовщине провозглашения независимости так и не успели.

Вряд ли причиной тому была скрытая «германофилия» предпринимателей. Скорее, визуально латиница не так бросалась в глаза, как кириллица. Так что раскошеливаться на новую вывеску было, вроде, и не обязательно.

Эстонское имя

Похоже, на протяжении всех двадцатых годов языковой вопрос явно не относился к числу наиболее актуальных для властей как Таллинна, так и всей Эстонской Республики.

Более того — государственные инстанции совершенно не беспокоил тот факт, что во внутреннем делопроизводстве представители национальных меньшинств пользовались старинными еще названиями улиц и городов.

Ситуация начала меняться ближе к середине тридцатых годов — с поворотом политического устройства Эстонской Республики от парламентской демократии к авторитарной модели управления, в период, получивший позже несколько пафосное имя «эпохи безмолвия».

Первой ласточкой стало утверждение новой редакции списка топонимических названий, согласно которой при официальном написании названий улиц и городов пользоваться было разрешено только эстонскими наименованиями.

Распоряжение вступило в силу с 1 января 1934 года. А уже к весне власти озаботились тем, что фамилии значительной части населения страны — немецкие: незамедлительно была развернута кампания «Эстонцу — эстонское имя».

В начале следующего года Министерство внутренних дел решило взять быка за рога: опубликованное руководителем министерства Карлом Эйнбундом постановление
досконально прописывало сферу применения госязыка.

На срок до месяца

Кое-что в постановлении было повторением уже озвученного ранее. Например, требование писать почтовые адреса исключительно на эстонском языке. Или использовать его в официальной переписки с госучреждениями.

Сохранялось и правило, согласно которому делопроизводство самоуправлений, расположенных на территории проживания нацменьшинства, могло вестись на «меньшинственном языке» — с обязательным переводом на государственный.

Но хватало, безусловно, и новшеств. В частности, титры к фильмам (кинематограф по-прежнему оставался, по большей части, немым) должны были быть выполнены исключительно на эстонском языке, кроме названия ленты (почему-то).

На эстонском отныне должны были исполняться «словесные номера в ресторанах, кабаре, кафе и тому подобных учреждениях»: исключения, впрочем, разрешались — но только по специальному разрешению министра внутренних дел.

Тексты на языках нацменьшинств — равно, как и иностранных — в публичном пространстве было разрешено размещать только в гаванях, а также на железнодорожных, автобусных и «авиационных» станциях.

Что же касается вывесок и рекламных объявлений, то они должны были быть выполнены не просто на эстонском, а на эстонском безупречном — с точки зрения орфографии и грамматики.

Нарушителям постановления грозило привлечение к ответственности по параграфу 122 Уголовного кодекса: заключение на срок до одного месяца или же штраф в размере сотни крон.

От дансинга до маникюра

«За последние дни столичные жители заметили, что вместо многих вывесок ныне — только деревянное основание, — писала в начале апреля 1934 года газета «Rahvaleht». — Сами же вывески исчезли».

То тут, то там на стенах домов бросались в глаза правильные прямоугольники невыцветшей фасадной краски: явный признак того, что бывшие на их месте уличные вывески много лет подряд несли ошибки — и, что удивительно, никому не мешали!

Вооруженные Эстонским орфографическим словарем стражи порядка методично обходили улицу за улицей, сверяя «язык улиц» с солидной книгой, в которую большинству полицейских, по их же признаниям, заглядывать прежде не доводилось.

Самой большой проблемой, похоже, были «германские отголоски»: в столице обнаружилось предостаточно вывесок, в которых каждое существительное было написано с большой буквы, как это принято в немецком правописании.

Хватало и загвоздок в слитном и раздельном написании сложносоставных слов, а также — в попытках транскрибировать иностранные имена и названия, как говорится, «кто во что горазд»: то на языке оригинала, то — на слух.

На второй и третий день «языковых рейдов» владельцы развлекательных заведений обратились к префектуре: что, мол, прикажете, делать, если в эстонском нет своих слов для «кабаре», «варьете» и «дансинга»?

После консультации с филологами МВД пошло на попятную: вышеперечисленным словам на вывесках разрешили остаться. Как и еще двум иностранным словам — «маникюр» и «педикюр».

Только гадать

Вслед за вывесками подошел черед уличных табличек: 4 апреля 1935 года газеты опубликовали заметку о том, что «иностранщина» изгоняется из топонимики самого центра столицы — Старого города.

«Под раздачу», выражаясь современным сленгом, попали на этот раз названия тех улиц, которые были образованы от фамилий давнишних домовладельцев, которые этническими эстонцами стопроцентно не были.

Так, расположенная на Тоомпеа улица Дуглазе, хранившая память об эстляндском губернаторе, шотландце по происхождению, вернулась к своему средневековому названию Епископской — Пийскопи.

Не повезло также ратману Мундту, чья фамилия, в искаженном до формы «Мюнди» виде, была увековечена в имени улочки, соединяющей Ратушную площадь с трассой улицы Пикк. Переименовать ее решили в Раха: была «Монетной», станет — «Денежной».

Должна была появиться на таллиннской карте и улица Монетного двора — Рахапая. Монетный двор располагался некогда на улице Дункри, получившей свое нынешнее имя по домовладельцу, средневековому повару ревельской ратуши Хансу Дункеру.

Двум смыкающимся улочкам на северной окраине Старого города — Суур- и Вяйке-Броокуземяэ, очерчивающим границу владений рода Брокхусов, присвоили имена героев национального эпоса — Олева и Сулева.

И если с Олевимяги виден шпиль церкви Олевисте, то какое отношение к местности имеет Сулев — остается только гадать. И, проходя по ней, вспоминать «языковые рейды» восьмидесятилетней давности…

Йосеф Кац

«Столица»

Related posts

• «Преданья древней Колывани»: легенды нашей новогодней столицы, - Таллинна.
• Топ-десятка таллиннских дверей
• Книжные новинки из средних веков
• Ты над морем тихо дремлешь...
• Загадка святого Олава
• Дорога ведет к храму Олевисте
• «Полно, полно, басурманин, тебе в Ревель не взойти»: эхо Крымской войны на рейде Таллиннской бухты
• Святой Олав
• Как Ревель Таллинном стал
• «Непреклонен гласный Каннь: «Ревель будет Колывань!» -сказ о том, как Таллинн на русский лад переименовывали.