Годовщина восстания Юрьевой ночи — повод вспомнить о почитании жителями былого Ревеля Юри-Юргена-Георгия. И попробовать отыскать «следы» почитаемого в Средние века святого.

За Юрьевым днем закрепился имидж даты народной, если не сказать — простонародной, крестьянской: дата первого выгона скота на пастбища и начала сельскохозяйственного года.

Резная плита с Георгием, сидящим на коне в рыцарских доспехах. Утрачена.

Хотя быт горожан средневековой Европы во многом сохранял рудименты сельского быта, свидетельств о каком-либо отмечании Юрьева дня жителями ганзейского Ревеля до нас не дошло.

Может быть — просто не сохранились. А может — слишком уж свежи, а главное — болезненны, были в коллективной памяти бюргеров события вспыхнувшего в 1343 году восстания Юрьевой ночи.

Как бы дело в реальности ни обстояло, а святой Юри-Юрген-Георгий, отважный воин и победитель злых сил, средневековыми предшественниками современных таллиннцев, вне всякого сомнения, почитался.

Следы этого почитания, некогда искреннего, религиозного, ныне сменившегося, скорее, искусствоведческо-краеведческим почтением, в городском пространстве Таллинна можно отыскать и поныне.

Почерк мастера

Из экспонатов таллиннских музеев воспетым в художественной литературе до сих пор оказался только один: деревянная скульптура, обнаруженная после войны в часовне Роослепа на полуострове Ноароотси.

Едва ли полутораметровое изваяние предназначалось для деревушки шведских рыбаков изначально. Слишком уж верны его пропорции, слишком нетипична поза, слишком тщательна проработка: чувствуется рука городского мастера.

Имя его неизвестно, но величина таланта сомнений не вызывает: по мнению ряда искусствоведов, создателем фигуры юноши, попирающего копьем поверженного дракона, мог быть знаменитый уроженец Ревеля художник Михкель Зиттов.

Современные исследователи, впрочем, подвергают эту догадку, популярную полвека назад, большим сомнениям. Но литература иногда оказывается сильнее искусствоведческих штудий. Особенно, если автор легенды — прижизненный классик.

«Четыре монолога по поводу святого Георгия» Яана Кросся сделали для популяризации скульптуры и предполагаемых обстоятельств ее создания больше, чем авторы серьезных и обстоятельных научных монографий, посвященных Зиттову.

Фабула повести незамысловата: ученик фламандских живописцев, придворный художник западноевропейских королей вернулся в родной город, где сталкивается с собратьями по цеху, не желающими допустить конкурента к работе.

Зиттову, словно вчерашнему подмастерью, приходится вновь доказывать свое ремесло: вырезать из дерева «тестовую работу» на звание мастера. «Шедевр» в цеховом значении слова оказывается шедевром подлинным.

Таковым он остается и по сей день — объект восхищения поклонников средневекового искусства, источник вдохновения для натур творческих и догадок — для профессиональных исследователей.

Земля под ногами

Медальон с фасада дома по улице Мюнди. Георгий — в облачении ландскнехта.

С легкой руки Яана Кросся — именно художественно-мировоззренческим концепциям ренессансного живописца и ваятеля скульптура, экспонируемая ныне в Нигулисте, обязана не совсем привычной иконографией.

«А по поводу святого Георгия мне, в самом деле, пришла мысль… каким я его для них сделаю… — размышляет главный герой повести. — Не всадником, как его часто изображали. Лошадь — это только так, для красоты, или по привычке».

Автор литературного произведения, впервые опубликованного в 1970 году, не мог, конечно же, представить, что через двадцать лет описанная им скульптура будет расположена в двух десятках метров от еще одного изображения святого Георгия.

Причем и на этот раз герой-драконоборец будет изображен без своего «транспортного средства» — летящего коня: твердо стоящим в чеканных рыцарских латах на земле. Точнее — на поверженном недруге, почти неприметном на первый взгляд.

В отличие от скульптурного, авторство старейшего изображения Георгия Победоносца в таллиннской живописи особых сомнений не вызывает: на боковой створке главного алтаря Нигулисте запечатлел его в 1481 году иконописец Хермен Роде.

Для того чтобы убедиться в популярности «Георгия пехотинца» среди обывателей средневекового Ревеля, нет, впрочем, нужды отправляться под своды музея—концертного зала, приобретая билет и сдавая вещи в гардероб.
Достаточно прогуляться по крохотной улочке Мюнди, которая соединяет Ратушную площадь с трассой улицы Пикк. И, слегка притормозив шаг, чтобы не проскочить переулок насквозь, приглядеться к дому под номером 2.

Чуть левее крайнего с северной стороны фасада окна третьего этажа можно разглядеть декоративную деталь: восьмигранник из серого доломита, на котором вырезан поединок Георгия с драконом.

Георгиевские капеллы традиционно строили в Таллинне у северной стены церкви. Воин с занесенным над головой мечом не нуждается тут не только в лошади, но и в рыцарских доспехах: одет он лишь в кирасу, на манер пеших ландскнехтов из городского ополчения.

На кирасе — равноконечный крест: с одной стороны несомненный символ христианства, с другой — одновременно мотив как малого герба Ревеля, так и сюзерена — Ливонского ордена.

Готландский гость

Георгию с улицы Мюнди определенно повезло: резная деталь, бывшая, вероятно, частью предпорожной плиты, при сносе средневекового крыльца была аккуратно сохранена и вмурована на нынешнее место.

Несравненно меньше повезло еще одному барельефу с изображением популярного воина-святого: находившийся до Второй мировой войны опять-таки в Нигулисте, он погиб при бомбардировке в марте 1944 года.

К счастью, незадолго до гибели произведение камнереза предусмотрительно было сфотографировано: судя по манере автора, утраченным оказалось старейшее обращение к образу Георгия в таллиннском искусстве.

Змееборец изображен здесь, ожидаемо, всадником в начале XV, а, возможно, даже и в самом конце XIV столетия, когда резная плита была создана, именно кавалерист-рыцарь, а не пехотинец-простолюдин являлся главной «боевой единицей».

Георгий и поныне стоит на страже, готовый защитить таллиннцев от любых напастей. Манера исполнения, откровенно архаичная, не имеет на сегодняшний день известных аналогов в Таллинне. Что позволяет заподозрить в ней работу заезжего мастера — скорее всего, с южного побережья Швеции или с острова Готланд.

Последнее выглядит наиболее правдоподобным: первые немецкие купцы и ремесленники, поселившиеся у восточного склона холма Тоомпеа и воздвигнувшие церковь Нигулисте, были родом из тех краев.

Нет особых поводов сомневаться и в том, что мастера, строившие и украшавшие сакральное здание, были готландскими уроженцами. Возможно, древнейший «таллиннский Георгий» был создан одним из них.

Хранитель севера

Всадника Георгия, пронзающего почти невидимым копьем тушу змия, довоенный фотограф запечатлел закрепленным кованными скрепами у основания церковной звонницы.

Туда резная плита попала, скорее всего, во время ремонтов и переделок, которые предпринимались в церковном здании в последней трети XIX века. Изначальное расположение, увы, уже не установить.

Но с большой долей вероятности можно предположить, что могла она располагаться в капелле Святого Георгия: архитектурный объем позже был «растворен» в позднейшей погребальной капелле Клодта и вестибюле входа.

Зато — в целости и сохранности — сохранилась аналогичная постройка на территории Верхнего города: Георгиевская капелла была пристроена к основному объему Домской церкви в семидесятых-восьмидесятых годах XV века.

Вплоть до начала богослужений по лютеранскому обряду она использовалась для молитвы. Потом — стояла заброшенной, пока в 1622 году не была приобретена дворянкой Маргаритой Розенкрантц и не обращена в семейную усыпальницу.

После того как род потомков Маргариты Розенкрантц угас, капелла вновь пришла в запустение, превратившись в складское помещение для списанного церковного имущества. Руки реставраторов добрались до него лишь в начале нынешнего тысячелетия.

Стоит отметить: и в случае Домской церкви, и в случае Нигулисте посвященные воину-святому часовни располагались у северной стены. А ведь именно с севера, как верили в Средние века, приходило всяческое зло.

Хочется верить, что змееборец Георгий и поныне зорко стоит на страже, готовый защитить таллиннцев от любых напастей. И в Юрьев, и во все остальные триста шестьдесят четыре дня в году.

Йосеф Кац
«Столица»

Related posts

• Ласнамяэ. «Всего милей на улице у нас»