Историческое событие, которое получило впоследствии громкое имя Великой Октябрьской социалистической революции, предки современных таллиннцев столетней давности, скорее всего, просто не заметили.

Когда в Петрограде штурмовали Зимний, жители Ревеля спешили на театральные премьеры: «Кентервильских колоколов» в «Эстонии» и горьковских «Мещан» в Русском театре.

«На узком пути: кому из двух суждено сорваться в пропасть?»: противостояние капиталистов и пролетариата глазами карикатуриста таллиннского юмористического издания «Меiе Маts». 1917 год.

Публика попроще могла наблюдать очередной этап борцовского «чемпионата мира» в цирке Андржиевского или же американскую киноленту «Гибель нации» в синематографе «Аполло».

Но вряд ли кто-то во всём городе — включая даже тех, кто не просто активно следил за развитием политической ситуации, но и принимал в политической жизни активное участие, — осознавал историчность момента.

Поводов для упрека и тех, и других в близорукости нет: власть в той столице Эстонской Республики перешла к большевикам даже еще незаметнее, чем в былой столице Российской империи. Более того — на день раньше.

Костюм Адама

Если бы возникла необходимость описать Ревель глубокой осенью 1917 года одним словом, лучше всего подошло бы существительное «унылость».

От эйфории времен Февральской революции не осталось и следа: новоиспеченная Российская Республика вступила в полосу глубокого и затяжного кризиса. Он ощущался по всей стране — в том числе и в ставшей автономной Эстонии.

Конца мировой войны было не видать. Ситуация на фронтах ухудшалась день ото дня. В сентябре кайзеровские войска вошли в Ригу. Перспектива сдачи Ревеля маячила на горизонте с пугающей отчетливостью — и для местной власти, и для государственной.

«Эвакуация заводов идет полным ходом, — писала в октябре газета «Постимеес». — Большинство заводов уже закрыто, так как машины и прочее оборудование пакуются и отправляются в Россию. Эвакуации подлежат лишь самые квалифицированные рабочие.

Те, кто желает остаться в Таллинне, должны в течение месяца заявить воинскому начальству и предъявить подтверждение регистрации на новом месте работы. В противном случае — они должны незамедлительно покинуть город и его окрестности».

Выезжали не только предприятия: к середине октября былой административный центр Эстляндской губернии покинули фактически все судебные учреждения. В столицу было эвакуировано и местное отделение Государственного банка

Как раз некстати по городу поползли слухи, что облигации военного займа будут аннулированы — и обыватели ринулись к работающим еще отделениям городского казначейства спеша обменять ценные бумаги на наличные.

Сбыть банкноты тоже было непросто: принимать в качестве платы за товар «керенки», — выпущенные Временным правительством банкноты, непривычным номиналом в двадцать и сорок рублей лавочники не желали.

Да и работающих магазинов оставалось в городе всё меньше: подлинной «ревельской биржей» стал базар на Новом рынке. Сделки здесь нередко заключались путем натурального обмена.

Комментируя сценку обмена стакана молока на пару калош, корреспондент «Ревельского слова» язвил: «Ради получения продуктов скоро придется оставаться в костюме Адама»».

С ног на голову

Публиковала ведущая русская газета тогдашнего Ревеля и юморески куда как менее благодушного тона. Так, например, сразу после заметки о полном разладе судебной системы следовало сатирическое «объявление»: «Продается по случаю эвакуации мебельный хлам — товарищи клопы бесплатно».

Намек современникам был понятен: после выезда Окружного суда из принадлежавшего ему здания на углу теперешней улицы Г. Отса и Пярнуского шоссе, освободившиеся помещения незамедлительно заняли большевики.

«Военно-революционный комитет расположился на верхнем этаже здания суда, — писала в мемуарах его секретарь Диза Миланова. — Нижние этажи были в распоряжении Таллиннского совета рабочих и солдатских депутатов.

В решающие дни — 24,25,26 октября — в помещении Военно-революционного комитета всё кипело. Безостановочно звонили с фабрик и заводов, беспрестанно приходили уполномоченные, делегаты, комиссары войсковых частей, батальонов, кораблей».

Притягивало к себе здание на углу Пярнуского шоссе в ту пору и посетителей совсем уж неожиданных: Миланова вспоминает, как едва ли не в ночь переворота к ним явился юноша с печатной машинкой — с гримом на лице и в облегающем черном трико.

Молодой человек сообщил, что он — цирковой акробат, но главное — машинист, способный свободно печатать на четырех языках Будучи беспартийным, он высказал желание служить власти, «которая готова перевернуть прежний мир с ног на голову».

«Вначале при виде одетой в цирковое трико «машинистки» матросы и солдаты начинали смеяться, — продолжает мемуаристка — Проработав у нас дней десять, он исчез так же неожиданно, как и появился».

Готовы служить

Едва ли не менее курьезным событием выглядело в глазах горожан столетней давности и то, что в последующей советской историографии получило название «бескровный переход власти к Советам».
Вечером 23 октября военно-революционный комитет направил своих представителей на все стратегические объекты Ревеля — телефонную станцию, телеграф, Балтийский и Феллинский вокзалы, торговую гавань.

Появление очередных «людей в форме» сотрудники этих учреждений не восприняли как событие сколько-нибудь важное и дали согласие на выполнение последующих распоряжений — как скоро они будут поступать.

Несколько газет, правда, упоминают о неких прениях, которые возникли с комендантом Морской крепости императора Петра Великого, но служащие ревельского укрепрайона смогли убедить высшее начальство не оказывать сопротивления.

Взяв контроль над городом в свои руки и телеграфировав об этом петроградским единомышленникам, местные большевики, похоже, и сами толком не знали, что делать: исход противостояния в столице государства был пока еще никому неизвестен.

Лишь утром 26 октября, когда из Петрограда пришло известие о свержении Временного правительства, было решено привести расквартированные в Ревеле воинские части к церемониальной присяге новоиспеченной рабоче-крестьянской власти.

«Начали приводить помещение в порядок, — сообщает мемуаристка Миланова — На место прибыл командующий сухопутными войсками Хенриксон, комендант крепости Изместьев, начальник порта интендант крепости, другие офицеры.

Высшие командные чины сообщили здесь, что признают новую власть и готовы ей служить. Назавтра сообщение об этом было опубликовано в газетах».

Час судьбы

То, что власть за одну ночь переменилась не только в Ревеле, но и в столице, местные жители узнали со страниц СМИ уже утром 25 октября.

«Вечерние газеты принесли ряд известий волнующей важности, — такими словами «Ревельское слово» открывало материал под многозначительным заголовком «Началось». — Сведения о готовящемся вооруженном выступлении большевиков в Петрограде оказались не только не преувеличенными, но даже отступающими от размеров действительно ими замыслявшегося…»

Не только масштабы, но и сам характер происходившего на берегах Невы виделись с берегов Ревельсой бухты в искаженном облике — доходящие новости, надо понимать, были изрядно пересыпаны самыми фантастическими слухами.

«Факты, принесенные сегодня телеграфом, дают повод к благоприятному предсказанию исхода революционного кризиса, — оптимистично заверял читателей главред «Ревельских известий» Александр Чернявский. — В Петрограде — покаяние и молитва. Петроград молится и плачет о спасении России. Казачий крестный ход отменен. Но на смену доблестным казакам вышел и встал под древние хоругви сам народ.

И бессильны оказались перед этим стихийным движением, перед покоряющим порывом десятков тысяч людей жалкие посты и отряды, высланные большевиками для «поддержания порядка».

Час судьбы настает. Встретим же его, граждане, — с железом в руках и с крестом в сердце…»

***

«События в столице произошли так стремительно, что едва успели отразиться на общественной жизни Таллинна, — констатировал печатный орган эстонских большевиков «Maatamees». — Но уже утром на каждом углу можно было видеть перепуганных «господинчиков», которые чрезвычайно возбужденно обсуждают начавшуюся «анархию». За газетами спешат, расхватывают их стремительно.

С одной стороны — грустные лица, полные сожаления. С другой — навстречу им — радостные жесты и веселое настроение. С одной стороны — сожаления: «власть в руках у этих». С другой — осознание: «мы взяли, ее, наконец»».

…Совсем скоро издания, разделяющие иную точку зрения, будут распоряжениями новых хозяев Таллинна закрыты. В истории Эстонии начнется ее первый советский период: он продлится до конца февраля грядущего 1918 года.

Йосеф Кац
«Столица»

Related posts

• «С радостным сердцем, с горящим чувством, с чистою душою»: апрельский Первомай в революционном Ревеле столетней давности.
• «Русская демократия на эстонской земле»: как министр Керенский в Ревель приезжал
• Юнион Джек и Андреевский стяг над Балтикой: забытая страница таллинской истории
• По улицам русского Таллинна
• Далекий отблеск Моонзунда…
• «Дело требует самого незамедлительного решения...»: как Таллиннская мэрия на эстонский язык переходила
• Керенский в Ревеле: Малоизвестная страница истории...
• Монумент на Новом рынке в Таллине

Постоянный адрес статьи: http://tallinn.cold-time.com/?p=6857