Какие сюрпризы ни преподнесла бы балтийская погода, тепло настоящей таллиннской весны навсегда запечатлено на полотне художника первой половины минувшего столетия Пауля Бурмана.

Живописцу Паулю Бурману определенно не повезло.

Если его и не путают с братом — архитектором Карлом Бурманом, то вспоминают, чаще всего, как первого в эстонской живописи художника-анималиста.

Оно, конечно, абсолютно справедливо. И вполне заслужено — но не «братьями меньшими» едиными: один из самых ярких «портретов» весеннего Таллинна выпало создать именно ему, Паулю Бурману, чуть более ста лет назад.

Взгляд со стороны

«Ратушная площадь» Пауля Бурмана — картина из собрания Энна Кунила. 1916 год.

В истории эстонского искусства Пауль Бурман стоит несколько в стороне — особняком, так сказать.

Первая встреча будущего художника с Эстонией состоялась в возрасте четырех лет: отец-остзеец, не сыскав счастья на Украине, счел разумным вернуться с семьей в родные эстляндские края.

Гимназическое образование Пауль получал в Реальном училище императора Петра Великого. Имя самодержца не должно вводить в заблуждение: школа эта считалась в Ревеле оплотом немецкого духа.

Художественные навыки Бурман оттачивал в учебных заведениях Санкт-Петербурга, Москвы, Риги, наконец — Парижа городов, по масштабам и сути своей — интернациональных, космополитичных, столичных.

Начала живописи он, правда, постигал в школе-студии Антса Лайкмаа — патриарха эстонского искусства С 1910 года его работы экспонировались на выставках эстонского искусства, но эстонским языком в совершенстве так толком никогда и не овладел.

Наиболее тесные знакомства с земляками-эстонцами сложились у Пауля Бурмана, когда в 1912-1913 годах он жил в Париже, плотно общаясь с будущими членами художественно-литературного объединения «Noor Eesti».

Из Франции двадцатипятилетний художник отправляется в творческую поездку по Германии, но Мировая война заставила вернуться домой. Посетив Крым, в 1915-м Пауль Бурман окончательно осел в Ревеле.

А еще через год, если принимать датировку искусствоведов на веру, написал едва ли не самую успешную, а с недавних пор — и самую узнаваемую таллиннскую картину: «Ратушную площадь».

И неудивительно: городской пейзаж в ту пору считался вотчиной преимущественно немецких художников — открыть для себя город эстонским живописцам только предстояло.

Реликты прошлого

Ратушная площадь Пауля Бурмана

Собственно, никакой Ратушной площади в Ревеле начала XX века не было — был Большой рынок.
И хотя рыночная торговля вот уже добрых полтора десятилетия перебралась туда, где нынче идет реконструкция парка Таммсааре, отголосок былой специализации площади на полотно Бурмана попал.

Слева панораму северного фронта застройки закрывает низкая одноэтажная постройка—лавки и магазинчики, пристроенные на рубеже ХVII-ХVIII столетий к зданию важни — палаты контрольных городских весов.

Чуть поодаль стоит с полдюжины извозчичьих пролеток — было бы странно, если бы Бурман, буквально одержимый лошадьми, не воспользовался этим мотивом для введения в пространство картины любимых животных.

Не исключено, впрочем, что появились они здесь не только исключительно в силу авторских симпатий: едва ли не всю вторую половину позапрошлого века ревельские «водители кобылы» боролись за право парковать экипажи именно здесь.

Магистрат, а позднее — городская дума с желанием этим время от времени боролись. Дескать, под стоянку выделен участок от Башмачной улицы до Малой Монашеской — и нечего претендовать на иные: и без того пешеходам в средневековом центре тесновато.

К началу Первой мировой войны у отцов города добавилась новя городская боль: на ревельские улицы всё чаще стали выезжать автомобили. Так что властям стало, как говорится, не слишком до извозчиков — на шоферов бы управу найти!

Так что нельзя исключать: в день, когда Бурман сел перед мольбертом, установленным, видимо, у окна дома на углу нынешних улиц Дункри и Куллассепа, одноконные экипажи у лавочек важни и вправду стояли.

Явочным, что называется, порядком — без официального на то разрешения. Но оказались запечатлены живописцем — и тем самым, скорее всего даже не подозревая о том, обрели художественное бессмертие.

Игры с реальностью

Живописное полотно, как ни крути, всё-таки не фотографический снимок: художнику, а уж такому, как Пауль Бурман, — в особенности, ничего не стоило чуть «подкорректировать» увиденную реальность.

Современники называли его «запоздалым провозвестником импрессионизма» — художественного направления, для которого сиюминутное впечатление важнее и ценнее, чем скрупулезная точность отдельных деталей.

Едва ли не первыми импрессионисты в свое время вышли из замкнутого пространства студии на пленэр. Писать картину на основании сделанных предварительно эскизов казалось им не то чтобы недопустимым — попросту немыслимым.

Познакомившийся с творчеством импрессионистов в Париже Бурман принял их идеологию и творческую программу целиком и полностью. Однако (опять-таки, если верна датировка «Ратушной площади») почему-то решил отступить от принципов.

Отступление это бросается в глаза знатоку таллиннской старины неизбежно: прямо по центру картины красуется бывшее здание мясного ряда — дом по адресу: Раэкоя, 15, современному таллиннцу известный как ресторан русской кухни «Тройка».

Приглядевшись, совсем не трудно заметить: фасад его несколько отличается от того, что высится на восточной стороне Ратушной площади. Выглядит он куда более старомодно, чем в наши дни, если не сказать — откровенно архаично.

Так оно и есть: украшенный двумя готическими нишами фронтон числился наиболее древним в Ревеле. И утрата его в угоду архитектурным симпатиям домовладельца начала XX века уже тогда воспринималась с досадой.

Кулисой в стиле необарокко, спроектированной Карлом Юргенсоном, фасад здания обзавелся не позднее 1915 года. Увидеть его год спустя в том виде, в каком запечатлен он на полотне Бурмана, было невозможно.

Ошибочна ли датировка создания картины 1916 годом? Или же художник, сам того не заметив, изобразил здание не таким, как было оно в реальности, а таким, как чем-то запомнилось оно ему прежде?

Историческая палитра

Как бы не обстояло дело в действительности, самое ценное в «Ратушной площади» Бурмана — не абрис архитектурных памятников, а насыщенная, солнечная, весенняя палитра.

Колористом художник был отменным: все мыслимые переливы — от палевого до мандаринового — щедро
расплескались у него по фасадам окрестных зданий и черепичным крышам.

Иссиня-черная жесть, которой покрыт дом по адресу: Ратушная площадь, 17 в правой части картины — и та блестит черноземом на дне лужи. Лишь угол самой ратуши удивляет невнятностью окраса.

Здесь Бурман не изменил реальности: сложно теперь, пожалуй, уже и представить, но в детстве даже ныне здравствующих таллиннских старожилов дом заседания городских властей не был седовато-серым, доломитовым.

Впервые каменные ратушные стены были оштукатурены, по всей видимости, в первой половине XVII столетия. Планировалось даже расписать их портретами шведских монархов по главному фасаду, но дальше планов дело не пошло.

На старейших изображениях ревельской ратуши, датированных второй половиной следующего, XVIII, века, следов доломитовой кладки тоже не отличить: входивший в моду классицизм требовал плотной, гладкой, равномерной штукатурки.

На акварелях и раскрашенных литографиях цвет ратушной штукатурки до середины позапрошлого столетия варьируется между соломенным и канареечным. Вполне во вкусе эпохи: «желтизна правительственных зданий» станет позднее ее «брендом»

На рубеже пятидесятых-шестидесятых годов XIX века в ревельскую архитектуру начал проникать историцизм. В духе его была «отреставрирована» и ратуша: окнам придали стрельчатую форму, а фасады пущей «старины» ради перекрасили в оливковый.

Лет сто с небольшим назад ревнители местной старины обсуждали: пора, мол, вернуть городской думе ее исторический облик, очистив от позднейших «доделок» с «переделками», но, опятъ-таки, Первая мировая война помешала.

Она же, кстати, спасла для потомков два киоска под причудливыми барочными крышами, прилепившиеся к западному фасаду ратуши: решение удалить их как позднейшие было принято отцами города весной 1914-го.

Один из уцелевших благодаря военному лихолетью ларьков заметен и на полотне Бурмана Сложись история чуть по-иному — и оно, вероятно, могло стать последним свидетельством существования пристройки.

***

Паулю Бурману было отведено прожить менее полувека: 3 июня 1934 года, сорокашестилетним, он скончался. Работы его вошли в золотой фонд эстонского искусства и в художественную летопись Таллинна.

Ознакомиться с самой весенней из них — «Ратушной площадью» — равно как и с другими работами эстонских художников первой половины XX века из коллекции Энна Кунила, можно на выставке «Радость в центре города».

В помещениях таллиннской ратуши она проработает еще две недели — до 1 мая. Так что, если еще не были, — стоит поспешить. Хотя бы затем, чтобы увидеть ревельскую весну столетней давности во всей ее красе…

Йосеф Кац

«Столица»

Related posts

• Одухотворенная простота
• В Ревель, на воды
• Это было на Моонзунде сотню лет тому назад: «Варяг» и «Кореец» Балтийского моря
• Юнион Джек и Андреевский стяг над Балтикой: забытая страница таллинской истории
• Боевая дружба — это навечно…
• Еще раз об истории «Эрны»
• «Такою запомнил я улицу Харью...»: сквер на месте погибшего квартала в городе Таллине
• От Моонзундского архипелага до города Володарска: немеркнущая слава командира легендарного «Сивуча»
• «Сараи для аэропланов» гавани Леннусадам в Таллине: к столетию памятника архитектуры и истории
• История Марта Лаара, за Синими горами