Последний руководитель контрразведки КГБ ЭССР: большинство завербованных в агенты считали это большой честью

«Сейчас человека по малейшему сигналу берут под стражу и возбуждают уголовное дело, его показывают по телевидению, о нем пишут в газетах, а потом оказывается, что ничего нет. Раньше вся проверка выполнялась втайне, – критикует в Pealinn работу нынешней прокуратуры руководитель экономической контрразведки Комитета государственной безопасности Эстонской ССР Владимир Поол, задачей которого было хищение для Советского Союза западных технологий и предупреждение просачивания местных достижений на Запад. – Я не испытываю никаких угрызений совести, потому что никому рук не выкручивал».

Отмечающий 1 апреля 80-летие бывший начальник контрразведки Владимир Поол выпустил сдобренную легким юмором объемистую книгу мемуаров «Моя жизнь и служба в КГБ». Мы встретились с Поолом в кафе одного из находящихся на Коплиском полуострове торговых центров.

«Девушка, принесите мне, пожалуйста, тот кофе, который с молочной пеной сверху», – просит Поол официантку. «У нас он есть двух разных сортов», – отвечает та. Я предлагаю ей принести caffè latte, и сам заказываю тот же напиток.

– Как вообще осуществлялась в свое время вербовка агентов КГБ, чем их мотивировали?

– Честно скажу, что большинство считало для себя большой честью, что к ним обратились: «Ах так! Они мне доверяют и пришли ко мне просить о помощи». Я относился к ним, как к людям. Наше общее дело – сохранение государственных тайн, и ты можешь в этом деле тем-то и тем-то помочь. Если, к примеру, было известно, что кто-то что-то нарушает, то лучше остановить его на начальной стадии, чтобы он не зашел слишком далеко. И люди шли на это с удовольствием. Теперь, задним числом, отношение стало негативным: ты, сволочь, людей вербовал!

– Но какой-то мотивационный пакет для агентов все же был?

– Если человек нам помогал, то существовали разные возможности. Некоторые оскорблялись, если им предлагали деньги, тогда им делались подарки. Был у меня человек, который строил дом. Однажды он сказал, что у него порвались подштанники и жена их постоянно штопает, потому что все деньги уходят на дом. Он с радостью принял деньги. Насильно никого не вербовали. Очень многое, как и сейчас, решали личные отношения.

– Допусками к государственной тайне тоже занимался КГБ?

– Могу сказать, что большую часть допусков людям с промышленных и транспортных предприятий, а также научных учреждений выдавал я. Но в то время это делалось по-другому. Человек сам ничего не знал. Его вызывали в отдел кадров, просили заполнить анкету и написать автобиографию. Руководство писало характеристику. Комитет проверял и либо давал допуск, либо не давал. А теперь человек должен сам дать согласие.

– А вам от какого-нибудь иностранного агента тоже поступало предложение о сотрудничестве?

– Я бы не хотел об этом говорить.

– А школьников тоже вербовали? Я помню, как когда-то рядом со мной и моим одноклассником около улицы Пагари остановилась черная «Волга» и человек с заднего сиденья пригласил нас в машину. К счастью, мы не пошли.

– Боже упаси! Не могу сказать, что это было. У нас работали серьезные люди, на улице никого не вербовали. Ну, как с помощью людей с улицы защищать секреты завода «Двигатель» или Силламяэского сланцехимического завода? Вербовка детей была категорически запрещена.

– В Америке, как утверждается, существовали специальные программы и тесты для отбора службами безопасности талантливой молодежи, чтобы впоследствии привлечь ее к работе.

– У нас отслеживали наиболее способных и здоровых мальчиков с 8-го класса. Я сам помню одного парнишку, с которым мы общались в его школьные годы, и с его отцом тоже. Отец понял, что перед сыном открывается возможность стать серьезным мужчиной. И парень потом поступил к нам на работу.

Но тут многое зависело от того, на какой участок мы человека искали. Мало было, что ты просто хороший. Но это – тема для особого обстоятельного разговора.

– А были ли у КГБ так называемые «спящие агенты», которые жили обычной жизнью, но при необходимости должны были активизироваться?

– На чрезвычайные ситуации было большое число людей. Изредка доводилось с ними встречаться, предоставляя им новую информацию, а наиболее серьезных – даже обучать. Например, приходило сообщение, что вас призывают на переподготовку в армию, но на самом деле человек проходил совсем другое переобучение. Ведь к чрезвычайной ситуации все должно было быть готово, как без этого! Были даже присмотрены некоторые точки за рубежом, где следует, например, создать партизанский отряд. Люди ездили на место для ознакомления, овладевали местным языком. Это была очень сложная и трудная работа.

– В вашей книге написано, что Альфонс Ребане (штандартенфюрер, командир эстонской 20-й дивизии СС – прим. перев.) был агентом НКВД, но его боевые соратники в разных статьях утверждают, что это не может быть правдой.

– Он не был постоянным агентом. И кто это может утверждать, что он не мог быть агентом? Ребане был агентом с начала 50-х годов. Во всяком случае, от него поступала информация о британцах. Британцы сообразили и выдворили его. Он переехал из Лондона в Германию.

– Как вы дошли до своей должности? Ваши мемуары начинаются с исследования родословной, дающего очень хорошее представление о вашем прошлом.

– Я долгое время ничего не знал о предках со стороны отца, даже откуда взялась фамилия Поол (что означает по-эстонски «половина» – прим.перев.). Бабушка упоминала, что мы из-под Валга, из Сангасте. Я перелистал списки Сангастеской волости и нашел много людей по фамилии Поол. Но кто из них моя родня, не знаю. Потом я случайно нашел в архиве Эстонии тюремное дело Йоозепа Поола: немцы подозревали, что он российский шпион. Полиция безопасности расследовала это дело обстоятельно, и из него выяснилась вся его родословная.

Затем выяснилось, что моими предками были Энгельбрехты и Яннсены – получается, что и Лидия Койдула (самая известная эстонская поэтесса XIX века – прим.перев.) была моей родственницей.

В 1969 году мне было сделано несколько предложений, касающихся работы. Например. стать вторым секретарем Калининского районного комитета партии (Компартии Эстонии – прим.перев.), но я не хотел связывать свою карьеру с партийной работой и отказался. Отказался я и от штатной должности в редакции газеты «Советская Эстония». Мне еще предлагали место заместителя директора завода торгового оборудования. А в один прекрасный день позвонил второй секретарь Морского райкома комсомола Таллинна и сообщил, что заместитель председателя КГБ генерал Александр Ляпчихин приглашает меня на беседу.

– В памяти людей КГБ остался как репрессивный орган. В книге вы утверждаете, что речь не идет о благотворительной организации. С какого момента он стал классическим органом безопасности, как ФБР, Полиция безопасности и пр. в том же роде?

– Облик КГБ стал менять при Андропове. До него были Серов, человек СМЕРШа («Смерть шпионам» – главное управление контрразведки – прим М.П.) и многие другие. Но перемены начал именно Андропов. Он выдвинул лозунг, что сотрудник КГБ должен быть предельно законопослушным. Что мы все и поняли.

Я пришел в комитет через три года после Андропова. Он тогда уже пользовался огромным авторитетом. Мы не нарушали ни одного закона. Был уголовный кодекс, которому мы следовали, но не мы его принимали, его принимали депутаты, единогласно поднимавшие руки. Не дело спецслужбы было вмешиваться во все это.

Мне повезло, что я сразу заупрямился: когда меня вербовали в комитет, сказали, что направят в 5-й отдел на творческие союзы. Я ответил, что в этом ничего не смыслю, что я связан с экономикой. И тогда мне было найдено связанное с экономикой место. Что – как сказать – во многом спасло меня.

– Подразделение творческих союзов занималось поиском т. н. диссидентов?

– Диссидентами и церковными делами, как проникает западная пропаганда – интеллигенция наиболее подвержена влиянию.

– В книге используется термин «вредительство» – что он означает?

– Это означает подрывную деятельность. Вероятно, сказалась ошибка перевода. Оно не означает прямого вредительства. Подрывная деятельность может вестись по разным линиям. Массовая информация, не соответствующая действительности, но которой народ верит.

– Что сделали диссиденты, или какую реальную опасность они представляли для государства?

– Я в этой части не специалист. Указания и приказы в этой области проходили мимо меня. Но, как и сегодня, если кто-то против существующего строя, то им занимается Полиция безопасности. Каждое государство защищает свои порядки, и спецслужба – то средство, которым этот порядок защищается.

– А не было ли в отношении некоторых диссидентов разумнее просто оставить их в покое, чтобы не делать из них героев?

– Я не хочу совать свой нос в эту идеологическую линию. Но могу рассказать о своей практике, когда я работал в Пярну. Один из моих источников сообщил, что есть очень недовольный поэт, потому что его стихи нигде не принимают. И он может в дальнейшем стать сильным противником власти. И еще источник предложил такую идею: может, есть возможность какие-то стихи опубликовать? Я посодействовал тому, чтобы стихи были опубликованы. Его имя стало известным. И человек, которого считали противником существующего строя, преобразился.

– Сотрудники КГБ, как известно, скрывались под разными должностями. Какими обычно?

– Разными: у разведки свои, у контрразведки – свои, у меня были свои. У меня были наука, производство, международная торговля и научно-технические связи.

– А их начальники знали, кто они на самом деле?

– Первое лицо знало. Обязательно знали занимавшиеся тайнами предприятия начальники первых отделов.

– Ансамбли народного танца и хоры сопровождались в свое время представителями министерства культуры. Это были на самом деле сотрудники КГБ?

– Не всегда, но зачастую. Особенно если предстояла поездка в капиталистические страны. Каждый сам выбирал себе «крышу».

Я тоже бывал за границей и выбирал совсем не такую «крышу», как обычно, например, заместителя руководителя группы и т. д. Я был фотокорреспондентом пярнуской районной газеты. Никто и подумать не мог, что я – сотрудник спецслужбы. Некоторые люди, на которых я должен был опираться, знали, кто я.

Люди не могли ездить в одиночку, должна была быть группа, хотя бы три-четыре человека. Но иной раз я ездил и в одиночку. Как-то иду по улице и вижу, что в кино показывают секс-фильм, а мужики нашей группы стоят в очереди. Там был и человек, который знал, кто я. По мере моего приближения он стал уговаривать уйти оттуда. Билет стоил 180 франков – это было в Люксембурге. Я подошел и сказал: вот вам 200 франков, купите и мне билет. Потом контактное лицо изумлялось, что вместо того чтобы писать докладную, я с группой в кино пошел.

– Но часть должностей была публичной?

– Как начальник экономической контрразведки я был открыт. Я бывал у министров. Или, если нужно было представить какого-нибудь нового сотрудника, то у директоров некоторых крупных заводов.

Раз в год я выступал с лекцией в Академии наук. Рассказывал о хищении разного рода государственных тайн и о том, что иностранцы, которые здесь бывают, не всегда те, за кого себя выдают. Потом говорили, что этот человек нас запугивает.

Однажды небольшая группа из Института термофизики (Институт термофизики и электрофизики Академии наук ЭССР – прим. перев.) поехала в Германию, в кильский институт – они сотрудничали в исследовании Балтийского моря. Немец – директор института в Киле – разговаривал с учеными из Эстонии и разоткровенничался. Тут зазвонил телефон, директор снял трубку и оттуда раздался столь громкий голос, что все слышали. Голос произнес: вам не кажется, что вы слишком много болтаете? Когда эстонская делегация вернулась, она решила, что кагэбэшник был прав.

– Как вообще люди в то время привлекали внимание КГБ? Кто-то доносил?

– Были и доносчики. На предприятиях и в министерствах были кураторы, которые постоянно бывали в учреждениях, были контакты с отделами кадров и первыми отделами, где велись секретные дела, были свои источники. Обязательно кто-то что-то говорил. Как и сегодня, откуда-то обязательно поступает какой-то сигнал.

Сейчас все расследование сконцентрировано на прокуратуре. Небольшой сигнал – соответствует действительности, не соответствует, возбуждается уголовное дело, человека берут под стражу, потом выясняется, что ничего нет. Мне не нравится, что так легко возбуждают уголовные дела. Все газеты, радио, телевидение сообщают, когда еще вообще не ясно, виновен человек или нет.

А раньше вся проверка выполнялась втайне. И когда было ясно все и факты легализованы, материал передавался следователю. Тому не оставалось ничего иного, как вызвать человека и допросить, хотя следователь все уже знал. Следователи и оперативные работники трудились рука об руку.

– А не возникало у вас желания порой уйти или сбежать?

– Нет-нет, у меня была очень интересная работа. Я не испытываю угрызений совести, потому что я никому рук не выкручивал, никакого оружия не использовал, никого безосновательно не осуждал.

– Использовались ли интенсивные методы допросов?

– Исключено: это было строго запрещено. Сейчас несут порой полную чушь. Я не могу отвечать за всех, что делали с диссидентами, я не знаю.

Задним числом я читал, что говорили о пожаре в драмтеатре, что это был поджог. Задним числом все умны – к нам пришли люди в кожаных куртках и завернули руки за спину. Во всем комитете не было человека, который носил бы кожаную куртку.

Судья сказал, что чувствовал, что это был не поджог, но решение вынес на основании тех бумаг, которые ему были представлены. Ну, черт побери, если ты судья и чувствуешь, что человек не виновен, то почему выносишь осуждающий приговор?

Мой отдел занимался этим, и не было там никакого поджога – сплошная расхлябанность.

– На каком уровне был КГБ по сравнению с западными разведками? Книга оставляет впечатление, что их на шажок опережали…

– Я так и думаю. Недавно вышла книга «Суперагент Сталина». Он завербовал более 200 иностранцев. Он был в разные времена гражданином более десятка государств. Послом Коста-Рики в Италии, советским разведчиком в Ватикане, Югославии…

Источники у КГБ были по всему миру. Тут денег не считали. Весь этот атомный проект, все, что связано с ядерным оружием, доставлялось в СССР, и Америка быстро настигалась.

– И до чего этот уровень мог дойти к сегодняшнему дню?

– Я полагаю, что опыт никуда не девается. Если все-таки проводились такие невероятные операции, то на них чему-то учились. Да и источники остались.

– Когда во времена гласности обстановка стала более свободной и первые эстонцы осмелились приехать из Канады полюбоваться Певческим праздником, как безопасность смотрела на этих бывших беженцев?

– Не буду говорить за других. Они меня обсмеют, если я начну нести какую-нибудь чушь об этом. У меня были серьезные дела: промышленность, экономика, наука, международная торговля, научно-технические связи. Пусть они сами за себя говорят.

– Вы еще встречаетесь со старыми коллегами, вспоминаете прошлые времена?

– Не со всеми, но со многими. Мне особенно симпатичны сотрудники 6-го отдела (контрразведка в области промышленного шпионажа – прим. М.П.). Я сам формировал этот отдел и почти шесть лет был его первым начальником. Они относились ко мне с большим уважением. Другие – были всякие, но в 6-м отделе они были мне верны и остались верны до сих пор, кто еще жив и находится здесь.

– Один изобретатель когда-то сказал, что распад СССР был совместным проектом ЦРУ и КГБ?

– Такое не планировалось, но активного сопротивления не было. Люди стали понимать, что дальше так двигаться невозможно, сколько можно размахивать старыми лозунгами! И у нас там, в Москве, была весьма демократическая обстановка. Это не означало, что мы должны были начать сопротивляться: мы привыкли выполнять указания руководства. Если хочешь здесь работать, то будь таким, если не хочешь, уходи.

– Следовательно, человек может в течение жизни пройти через идеологическое изменение?

– Я не верю тем, кто утверждают, что человек не меняется. Что в то время он был таким-то и таким-то, каким и сейчас остался. Человек развивается в соответствии с тем, какую новую информацию он получает. Если он получает информацию, которой раньше не слышал, он пропускает ее через свой мозг и оценивает. Такое развитие отмечалось уже тогда, когда в государстве началась стагнация. Видно было, что в действительности все обстоит не совсем так.

Мне, быть может, легче было оценить, потому что я видел всю эту картину из Москвы, а не из узкого круга, когда тебя принимали на работу где-нибудь в районе и там же провожали на пенсию. Это расширяло кругозор.

– Что стало с бывшими сотрудниками КГБ после распада СССР? Не запил ли кто-то из них?

– Часть поступила на работу в Полицию безопасности, но я не знаю, чтобы кто-то спился – нет-нет. Один, который выпивал… но он не был алкоголиком, не могу сказать. Я не слышал, чтобы кто-то чего-нибудь натворил.

Если теперь сравнить сегодняшнее соответствующее ведомство и сотрудников прежнего КГБ – поищите среди последних бывших преступников. Не найдете, никто не был.

Когда-то была передача с Мартом Лааром, в которой говорилось, как правительство страдает от того, что прежние сотрудники КГБ занимаются коррупцией и организованной преступностью. Я разозлился и написал в газету ответ, что назови хоть одного такого преступника, одного, связанного с коррупцией. Тебе некого назвать, а я могу назвать в твоем правительстве, в волостных собраниях и среди министров огромное число людей, связанных с коррупцией. Лаар на это заявил, что Поолу нужно заткнуть рот. Но один мудрец сказал, что как же затыкать, если он, может, еще чего-нибудь взаправду расскажет.

Я рассказываю о том, что делал, и я не скрываю. Это я рассказывал и на Тоомпеа комиссии, которую возглавлял Энн Тарто. Тогда меня обвиняли, а в чем я виновен?! Один даже сказал, что хорошо было бы иметь сейчас такую структуру, которая занималась бы подобными вопросами.

– Вы и сегодня работали бы в той же области?

– Это было бы очень интересно. Какое-нибудь солидное предприятие могло бы даже такого специалиста держать в штате.

Когда я был в Москве, то на одном из заводов в одной из курируемых мною областей работали иностранные специалисты. Завод выпускал резиновые прокладки, шайбы, шланги и пр. для автомобильной промышленности. На деталях оставались такие волоски, которые надо было срезать вручную. Но существовала технология, по которой все бросалось в ванну, и лишние частицы за несколько минут расплавлялись, а оставались чистые детали. Нам нужна была такая технология.

Молодой оперативный работник встретился с иностранным специалистом, который знал эту формулу, и подружился с ним. Оперативный работник предложил внести рационализаторское предложение и заработать на этом немного денег: передай, мол, мне эту формулу, я все оформлю, а деньги поделим пополам. Специалист не согласился, но обещал передать формулу при отъезде. Он так и сделал, а заводу от этого польза была немалая.

А у нас все вылетает, что мы тут придумываем. В мое время я от своих источников заблаговременно узнавал, где и на какую экономическую тему будут проходить переговоры с иностранцами. И я всяческими мерами, вплоть до подслушивания, обеспечивал достижение наилучшего результата. Контрразведка постоянно сопровождала переговоры.

– Как в свое время относились в Советском Союзе к Эстонии?

– До последнего времени отношение было хорошее. Эстонию представляли как передовое государство. А когда здесь начали петь и танцевать, то взгляд изменился.

– Осталось ли в вашей работе что-нибудь не законченным?

– У нас в плане была селекция одного сорта ячменя, дававшего урожай в разы больше, чем старые сорта. Мы отбирали дела, которые были наиболее важны для республики, и сочли, что это – повышение урожайности – одно из них. Начали работу, но тут все развалилось.

Помню, как я ругал работников Йыгеваской селекционной станции: они 15 лет выводили один сорт помидоров, а потом начали хвастать. В печати привели все поколения и скрещивания, приведшие к появлению нового хорошего сорта. Пятнадцать лет работали, и все выболтали. Голландия вот не выбалтывает. Голландия продает даже такие семена, которые дают урожай всего один год. Так что приходится каждый раз покупать новые семена.

* * *

На воротах башни на Пикк ялг была потайная камера. «Спецтехника была в те времена размерами даже до 0,6 мм», – утверждает Владимир Поол, отрицающий легенду, будто на колокольне церкви Олевисте располагались подслушивающие устройства КГБ, а на башне Длинный Германн – радиостанция.

Поол рассказывает, что вся спецтехника КГБ в то время была на уровне и миниатюрная: «Все было микро. Америка и Советский Союз в этой области состязались. Глазок, или объектив, до которого тогда дошли, был в диаметре 0,6–0,7 мм, его помещали, к примеру, в часы. Оттуда шли кабели до экрана или записывающего устройства. У ворот на Пикк ялг была камера с проводами внутри крепостной стены, они, кажется, и до сих пор торчат.

В дверь вставлялись „жучки“ размером с 10-копеечную монету, которые работали примерно дня два. Они посылали сигнал, а где-то снаружи находился приемник. Использовались высокие частоты, чтобы купленными в магазине японскими сканерами ничего нельзя было распознать».

Поол отрицает наличие подслушивающих устройств в церкви Олевисте, но на высоких сооружениях устанавливались радиостанции.

«У нас были ретрансляторы для связи, – рассказывает Поол. – У людей были радиопередатчики в кармане, и ретрансляторы позволяли поддерживать связь между ними. На Длинном Германне был один такой, и на телевышке тоже. У милиции радиосвязь была открытая. А у нас – потайная. Мы проверяли, можно ли нас в комитете подслушивать? Все было экранизировано, у нас были шумовые генераторы. Где-то с башни что-то просачивалось, или, как мы говорили, „фонило“. Запускали шум, пока ничего уже не просачивалось».

Эстонская ССР выделялась еще и тем, что здесь имели место целых 11 случаев угона самолетов. «Контроль не был столь тщательным, а иной раз не было при этом ни взрывчатки, ни оружия, – вспоминает Поол, по словам которого, в Москве существовало антитеррористическое спецсоединение «Альфа», которое очень быстро прибывало для разруливания такого рода ситуаций. – Небольшое подразделение все время было на дежурстве, так что если поступал сигнал тревоги, то оно оказывалось за несколько секунд в автомашине. И у них был свой спецсамолет».

Небезынтересен и тот факт, что хотя сотрудники КГБ не имели права разглашать место своей работы, у них существовала парадная форма.

«Форма надевалась на праздничные смотры или же когда присваивалось звание, но это не были публичные мероприятия. У нас были две формы: парадная и полевая. У полевой формы были портупея и кобура для пистолета. Работавшие под прикрытием форму никогда не носили», – добавляет Поол.

Из идеи нескольких книг родился один сборник
• У Владимира Поола недавно вышла на 384 страницах книга «Моя жизнь и служба в КГБ».

• Родившийся в Сибири, в деревне Верхние Суетуки Красноярского края Владимир Поол собирал материалы для книги уже будучи школьником и интересуясь историей Сибири и Эстонии. Через извилины судьбы и необычный путь к образованию пришел он в свое время в устрашавшее всех ведомство, став руководителем контрразведки КГБ Эстонской ССР. В 1988–1991 годах работал заместителем председателя КГБ ЭССР, а до того – с 1986 года – руководителем экономической контрразведки.

• Поол сначала намеревался написать две разные книги: одну об истории семьи, о получении им образования и работе на «гражданских» должностях, и особую – со своими воспоминаниями и переживаниями в КГБ. «Но в интересах целостности картины решил все объединить. Откуда я появился, какие пути привели меня в ведомство, название которого – КГБ – известно многим людям во многих странах», – написал Поол в предисловии.

• Владимир Поол – четырежды дедушка и дважды прадедушка.

Меэлис Пиллер

«Столица»

По легендам и приданиям, родителей Калевипоэга звали Калев и Линда. Перевести на русский язык дословно, Калевипоэг, и есть, — сын Калева. Иными словами, это всего лишь отчество, Калевич. Но тогда, какое же у него было имя?

Правильный ответ, здесь!
Некая загадочная полость текста…

«Дом Тулипа» и «дом Бурмана»: два лика таллиннского модерна

Читать с монитора или экрана телефона удобно ни всегда. Предпочитая классический бумажный источник, где с лёгкостью и пометки поставить можно, обратимся к лучшему в Европе магазину литературы на русском языке.

Такой магазин, несомненно azon.market. Широкий выбор новинок! Цены в книжных магазинах, как правило близкие и отличаются не сильно. Именно потому при поиске где заказать и купить книгу в Европе, я выбираю azon.market. Во-первых, магазин расположен в Риге, а это особенно удобно по доставке заказа книг в Эстонию и Литву, в Таллин и Вильнюс, не говоря о других городах. Во-вторых, я живу в Таллине, и конечно, закажу дешевле и быстрее из Риги, чем к примеру, из Германии. В третьих, при заказе книг свыше 40 евро, доставят по Эстонии, Латвии и Литве до почтового автомата бесплатно. А если заказать свыше 65 евро, то могут задействовать курьерскую доставку на дом.

Во втором случае, уже не столь важно в какой части Европейского Союза вы живете, если конечно, ни в Греции, на Кипре или Мальте. Рижанам повезло особенно, им бесплатна доставка вне зависимости от суммы заказа.

Действует партнерская программа лояльности! Просто начните оформлять свой заказ, и система предложит вам доступные варианты доставки в вашу страну. Там же будут ясны все подробности.

Свой первый крупный заказ я сделал, в 2016-году. Доставка тогда заняла всего несколько дней. С тех пор, магазин постоянно держит в курсе о новинках и регулярных акциях. Позволяет иметь в руках новенькие, пахнущие типографской краской уютные книги, что обогащают знаниями, и дарят эмоции чтения. Отметил для желающих совершить путешествие в Таллин, несколько интересных путеводителей. Самый из них любопытный, Ольги Чередниченко. Её книга не просто справочник мест. Это личный опыт путешествий, не редко весьма нестандартный, автостоп и на автомобиле в одиночку! Не смотря, что книга издана в 2017 году, актуальна будет и через десять лет.

Вот, что она к примеру, там пишет: «Бывает, что при пересечении границ в развивающихся странах с путешественника пытаются стрясти пару долларов на некие «пограничные сборы». Всегда требуйте чеки. Примерно в 50% случаев данное требование волшебным образом отменит сбор. В развивающихся странах, выбирать отель лучше на месте. Дешевые отели просто не попадают в сети онлайн-бронирования». Эти её советы, конечно, не относятся именно к Прибалтике, но могут оказаться полезными впредь. Я бы не хотел рушить интригу и дам возможность узнать опыт Ольги вам самостоятельно.

Сфера же личных интересов лежит также в области художественной литературы, психологии и маркетинга. Вот книги, от которых я получил радость, прочитал или читаю в моменте сейчас, в 2022 году: