Каким был он — первый из восьми веков таллиннской истории и что оставил в наследство нынешнему городу и горожанам?

Цифра тринадцать — равно как и производное от нее числительное — в европейской культурной традиции пользуется не самой лучшей репутацией.

Применительно к биографии Таллинна предрассудок этот выглядит едва ли правомерным. Ведь именно тринадцатому столетию город обязан своим рождением — как фактическим, так и юридическим.

Попытка отыскать следы эпохи, отделенной от современного таллиннца восемью веками истории, в пейзаже городского пространства нынешней столицы — дело практически безнадежное.

Но то, что впервые вошло в обиход у далеких предков нынешних таллиннцев без малого восемьсот лет тому назад, и поныне окружает горожан и гостей города в привычной повседневности.

Выбор права

Первые страницы ревельского кодекса Любекского права, составленного в 1282 году — основы городского правосудия на протяжении шести веков.

Дата прихода на берега Таллиннской бухты датских крестоносцев и основания ими укрепления на будущем холме Тоомпеа зафиксирована хронистами точно и сомнению не подвергается — 1219 год.

С датировкой обретения торгово-ремесленным поселением, выросшим у подножия Верхнего города, городских прав имеются определенного рода разночтения. Или, точнее — сомнения в праве первородства.

Общераспространенной считается точка зрения, согласно которой возможность пользоваться «всеми правами и привилегиями, которые имеются у города Любека», даровал ревельцам 15 мая 1248 года датский король Эрик IV.

Между тем, имеются свидетельства, что вплоть до середины позапрошлого столетия в архиве рижского магистрата хранилась грамота, в которой жители Ревеля торжественно заявляли — жить по тем же законам, что дарованы Риге епископом Альбертом.

Как мог родиться этот документ? Вероятнее всего, он представляет собой отголосок не слишком успешной миссии посланца Папы Римского — легата Вильгельма Моденского, в 1225-1226 годах пытавшейся создать на землях Ливонии церковное государство.

Уговорить датских вассалов сменить сеньора Вильгельму не удалось. Через год, после его отъезда из здешних земель, Северную Эстонию вместе с Ревелем захватил Орден Меченосцев, владевший к тому времени частью территории современной Латвии.

Трудно сказать, связано ли с этими событиями решение местных жителей изъявить готовность жить в соответствии с нормами рижского городского права — или же интерес к нему будущие горожане проявили еще при датских правителях.

В любом случае, через одиннадцать лет, после изгнания меченосцев и возвращения Ревеля под скипетр датских монархов, законы иноземного и находящегося под властью иного правителя Риги были для датчан отныне неактуальны.

Не исключено, что изначально Ревель жил не по Любекскому праву, а по рижскому.

Жил ли Таллинн когда-либо по Рижскому праву — вопрос открытый. По Любекскому — прожил более шести веков. До той самой поры, пока административная реформа 1865 года не отменила средневековое законодательство.

Три льва

Сомнения в том, действительно ли действовало в Ревеле Рижское право или нет, связаны, прежде всего, с тем, что единственный допускающий его документ не имел юридической силы.

Определить это не составляло труда уже видевшим и описавшим пергамент исследователям середины XIX века: грамота не была скреплена обязательными в подобных случая печатями.

Собственной печатью сам Ревель обзавелся не позднее 1277 года: треугольный «норманнский» щит, над ним — голова в короне, на нем — три шагающих льва, вокруг — латинский текст «печать города Ревеля».

Уточнение было совсем не лишним: и по форме, и по содержанию городская печать практически полностью совпадала с личным гербом датских монархов. От которого, по всей вероятности, и позаимствовала свой мотив.

Соблазнительно, конечно, было бы провести от нее прямую параллель к современному таллиннскому гербу, да только предположение это окажется слишком смелым. И главное — имеющим к реальности лишь косвенное отношение.

Дело в том, что изображение собственно городского герба — а не магистратской печати — начинает встречаться значительно позже: на главном алтаре церкви Нигулисте он впервые запечатлен художником Херменом Роде только в 1481 году.

Более того — речь идет о той его разновидности, которую принято именовать «малым гербом»: белый крест на красном фоне. «Львиный» же вариант, получивший позже статус «большого», использовался в качестве символики гильдии Святого Канута.

Нет сомнения, что тремя львами как геральдическим мотивом — хотя классическая геральдика подобным понятием и не оперирует — таллиннцы, вне сомнения, обязаны временам правления в Северной Эстонии наместников датских королей.

Превращение же гривастых хищников семейства кошачьих в полноправный геральдический символ произошло три века спустя: в те времена, когда город перешел под скипетр иных скандинавских монархов — на этот раз шведских.

В 1564 году Эрик XIV повелел чеканить трех львов на реверсе ревельских монет — по всей видимости, для того, чтобы лишний раз досадить датчанам, использовавшим три шведские короны в государственной символике Дании.

Геральдические споры между Данией и Швецией — в далеком прошлом. Прописавшиеся благодаря им в таллиннской геральдике три льва здравствуют вот уже который век подряд.

Хранят горожан от напастей и, одновременно, напоминают: по происхождению и названию теперешний Таллинн — город, как ни крути, датский.

Завет милосердия

Тринадцатое столетие — безусловное Средневековье. Пора, когда «кровь была дешевле вина, а человек — дешевле коня»: сказано не про Балтийский регион, но применимо к его тогдашним реалиям полностью.

Приход на земли предков современных эстонцев заморских завоевателей, их кровавые стычки между собой, а уж тем более — с местным населением едва ли вызывали у них положительные эмоции — скорее, совсем наоборот.

Не стоит, впрочем, забывать, что иноземцы принесли в здешние края не только модель безжалостных, с точки зрения, опять-таки, наших дней, феодально-крепостнических отношений, но и принципиально новое мировоззрение — христианство.

И если с учением Иисуса в пересказе проповедников как с Востока, так и с Запада древние эсты были, вне сомнения, знакомы, то с практическими достижениями христианской цивилизации познакомились едва ли ранее прихода крестоносцев.

Теперь уже никогда не узнать, было ли известно язычникам восточного побережья Балтики понятие сострадания и что включалось в него. Однако известно, что среди христианских добродетелей Милосердие входило у католиков в число трех основных.

Нет потому ничего удивительного в том, что уже знакомый нам папский легат Вильгельм из Модены, посетивший земли Эстляндии в первую очередь с дипломатическими целями, не оставил в стороне и вопросы благотворительности.

В 1237 году специальной грамотой он подтвердил право всякому пожелавшему жертвовать денежные средства при жизни, а также завещать посмертно свою недвижимость вновь основанному учреждению — лепрозорию Святого Иоанна.

Учрежден он был неслучайно: лепра, она же проказа, «тихая смерть», вселяла в человека европейского Средневековья не меньший ужас чем смерть молниеносная — во время чумной эпидемии или какой угодно еще повальной болезни. Изгоняя прокаженных из городского коллектива, средневековые люди, однако, вовсе не оставляли страждущего один на один с коварным недугом. Надежнее было поселить его в окружении пообных ему соратников по несчастью.

За чертой крепостных стен — но всё-таки относительно на виду. В наглядное назидание здоровым ведь в лепре тогдашняя медицина видела исключительно посланное свыше наказание за порочный образ жизни.

И Вильгельм, и никто из его современников не догадывались, что ревельский лепрозорий был основан в тот период, когда проказа уже начинает свое медленное, но неизбежное отступление с европейского континента.

Достаточно скоро на попечение приюта Святого Иоанна начинают брать не только прокаженных, но и страдающих от иных хронических болезней, одиноких стариков, а позже — бедняков, вне зависимости от возраста.

Конкуренцию ему со временем стали составлять богадельни, основанные при городских церквях. Однако среди учреждений социальной опеки, Иоанновский госпиталь — вне сомнения, самый первый.

В современном Таллинне о существовании его напоминает лишь церквушка на трамвайной остановке «Пабери», в нынешнем виде отстроенная никак не раньше рубежа XVII—XVIII столетий.

Сам же основанный почти восемьсот лет тому назад пращур всех последующих таллиннских больниц и домов призрения просуществовал под разными названиями до… 1960 года.

История оказалась милосердна к нему — за то, наверное, что и к своим насельникам выросший из средневекового лепрозория госпиталь был, в силу возможностей, милосерден.

Йосеф Кац
«Столица»

Related posts

• Самый временный театр: он был деревянный, на нашем Новом рынке
• Таллинн, июнь. После 22 часов. «Ночь немая, голубая…»
• «Дни мобилизации протекают в удивительном порядке»: Ревель, август тысяча девятьсот четырнадцатого
• Таллинн? Исторический анекдот!
• Каменный мешок Таллина
• В ревельском небе - Уточкин
• Эстония: Реки столичного города
• Фотографии Таллина ныне и в прошлом: 1900, 1920, 1950, 1959, 1962,1963, 1967, 1986, 2000, 2001.
• Сначала познай себя и тогда приходи и суди меня
• Где в Таллине находилась древняя гавань?