Бесснежные Рождество с Новым и теплая зима – явление неприятное. Но в границах современной Эстонии – вовсе не исключительное: бывало, что морозы не заглядывали сюда помногу месяцев и в стародавние времена.

Начало пятой главы «Евгения Онегина» – той самой, где «зимы ждала, ждала природа – снег выпал только в январе» за последние недели не вспоминал, в связи с погодными сюрпризами, только ленивый.

Вялотекущий спор о том, какую именно зиму увековечил в своих строках поэт – 1821, 1824 или, может быть, вовсе 1826 года – литературоведы ведут уже давно, выдвигая аргументы в защиту то одной, то другой версии.

Какая из них наиболее вероятная – можно обсуждать и спорить. Бесспорно другое: теплые зимы, когда снеговой покров так и не устанавливался, случались в задолго до того, как в речевом обиходе закрепился термин «глобальное потепление».

Словами хроник

На старинных поздравительных открытках рождественско-новогодний Ревель завален снегом. На самом деле, бесснежные зимы случались в городе и сто лет тому назад.

Если давние предки современных эстонцев и вели какие-либо метеорологические наблюдения, то сведений о них не сохранилось. По-иному и быть не могло: дохристианская культура древних эстов была бесписьменной – так что если какие-то следы ее и уцелели, то только в народных приметах, привязками к конкретным годам не снабженных.

Письменное слово на восточном побережье Балтики утвердилось в эпоху северных крестовых походах: их хронисты, волей-неволей, выступили и в роли первых «метеорологов», оставивших нам сведения о необычных природных явлениях.

Стоит отметить: чаще на страницах средневековых хроник встречаются упоминания о небывалых морозах и обильных снегопадах – когда в сугробах тонули не только люди, но и кони. Однако упоминания и полной противоположности отыскать тоже можно.

«Но после того, как той зимой неоднократно объявлялось о сборе войска, на Ливонию обрушились такие ливни, что весь лед на море растаял и немцам с леттами не удалось достигнуть Эзеля, являющегося островом», – сообщал в 1217 года Генрих Латвийский. Судя по его свидетельству, ждать ледостава, а следовательно – и надежного природного «моста» на Сааремаа рыцарям епископа Альберта пришлось до самого Великого поста, который наступил в тот год только 7 марта по новому стилю.

Два года спустя теплая зима смешала карты и участникам карательной экспедиции в Межотне, расположенное на территории современной Латвии: народ там отпал от христианства и вернулся к отправлению былых языческих культов.

Выступить в поход крестоносцы со всей Ливонии планировали сразу же после Рождества, но, по свидетельству все того же хрониста Генриха, «обильные дождями южные ветры воспрепятствовали им двинуться на войну».

В 1226 году первый снег выпал в Ливонии только на Богоявление, то есть – не раньше 6 января. Два года спустя дождливый январь и мягкая зима отмечается современниками на всем восточном берегу Балтики.

Сани и барки
Неожиданная осень среди зимы ломала в Средние века планы и дороги не только воинственных «слуг христовых» но и вполне мирных обывателей – купцов и дипломатов.

Оттепели эти случались, надо понимать, достаточно часто – потому внимание на них обращали, в первую очередь не авторы хроник, а муниципальные служащие – магистратские писари.

Так 20 декабря 1509 года магистрат Ревеля обратился к магистрату Дерпта с письмом: дескать, ревельские послы готовы тронуться в путь, как только погода стабилизируется – пока же не проехать ни на санях, ни на телеге.

Ждать, порой, бывало, приходилось подолгу. В 1601 году, например, стабильный санный путь из Тарту в Таллинн установился поздно и просуществовал всего ничего: с середины марта по двадцать пятое число того же месяца.

За сорок лет до того рижский бюргер Йоханнес Рекманн отметил в своем дневнике, что ждать начала санного пути пришлось до самого конца января, море не замерзло ни в одном ливонском порту, а барки по Даугаве сплавляли всю зиму.

В 1549 году ревельский рейд замерз только в начале двадцатых чисел января: по меркам времени, когда привычным было открытие ледовой трассы от эстляндского берега до финляндского еще до Рождества – дело практически немыслимое.

Жалобы на бесснежные – иногда морозные, но часто и гнилые зимы – встречаются в свидетельствах современников на протяжении как орденского и шведского, так и российского времени: климату государственная принадлежность не была помехой.

Наоборот – напротив: так в конце первой декады января 1711 года ревельский магистрат запрашивал у коменданта Василия Зотова полной информации относительно прибытия во вновь завоеванный минувшей осенью город царя Петра Алексеевича.

В случае, если визит монарха состоится, власти должны были очистить от грязи улицы и навести мосты через городские рвы. Последние же были переполнены талой водой – а кроме того, еще и завалены трупами скончавшихся во время осады Ревеля от чумы.

Петр, как известно, в Ревель в тот раз прибыть не сподобился. А в конце того же года, когда царский визит в главный город Эстляндии состоялся, погода, судя по описанию, стояла вполне подобающая сезону – морозная и снежная.

Другое дело, что таковой она выпадала не всегда и в XVIII столетии – письмо, отправленное из Ревеля в Петербург в январе 1723 года, сообщает: зима нестабильна, крестьянские подводы с товаром в город не идут.

Та же история повторилась и в следующем году: из документов торгового дома Томаса Клейхилса следует, что до 17 января санного пути не было, а со 2 февраля морозы ушли из Эстляндии безвозвратно.

Надолго в памяти
«Да будет всем последующим поколениям известно, что в этом, 1662 году, в Ревеле, была настолько жалкая, сырая и теплая зима, какой не случалось на человеческой памяти по всей Ливонии, – писал ратушный секретарь Генрих Фонне.

Уже в марте все реки и озера, впрочем, как и гавань, и рейд, свободны ото льда – если они и замерзали, то на несколько дней. Одновременно восемь-девять недель лили дожди, что, по мнению старожилов, предвещает недород и повальные болезни.

Из английских, французских, голландских, германских и прочих газет за тот год стало нам известно также и то, что и у них не было никакой зимы вовсе. Напротив же, тюльпаны, гвоздики и прочие разнообразные цветы начали вдруг цвести в декабре.

Также и в здешних землях, в многочисленных местах были замечены разнообразные знаки в воздухе и на небесах, которые предвещают войну, мор и дороговизну – да не случатся они с нами, с нашими близкими и потомками. Отврати, Господи, гнев свой!»

Опасения секретаря Фонне оказались небеспочвенными: погода продолжала чудить. После Троицы ударила «такая стужа, что лошади и повозки примерзали к земле, а злаки, пошедшие в рост с такой силой, как не видывали уже века два как, померзли».

Лето в 1662 году тоже явно не удалось: за исключением восьми прояснений, все время лил дождь и только особым расположением Всевышнего к жителям Эстляндии можно, пожалуй, объяснить то, что как-то удалось избежать недорода и повального голода.

Через три десятилетия, впрочем, судьба оказалась к ним не столь милосердной: погодные катаклизмы повлекли за собой очевидное смещение времен года, а, следовательно, нарушение всего привычного ритма человеческого существования.

Декабрь 1695 года выдался умеренным и снежным, что внушало земледельцам надежду на хороший урожай. Однако не успели отметить зимние праздники, как уже в январе 1696-го на берега Балтики внезапно пришла затяжная и сильная оттепель.

Уже 2 января в Стокгольме росла трава высотой в палец. В предпоследний день февраля в королевских охотничьих угодьях на острове Юргорден начали зеленеть рощи. Поля начали сохнуть, вернулись перелетные птицы.

На восточном берегу Балтийского моря приступили к пахоте и начали сеять яровые. В Сконе – южной провинции Шведского королевства – злаки даже успели взойти. Но в начале марта зима надумала вернуться.

Стужа и снегопада продержались весь апрель. Урожай был безвозвратно потерян. Разразившийся голод получил в историографии личное название и надолго остался в народной памяти.

Еще и в третьей четверти позапрошлого века крестьянские календари, издававшиеся в Эстляндии и Лифляндии, среди прочих дат упоминали – столько-то лет с Великого голода.

***

Считается, что первые научные наблюдения погоды ведутся в Таллинне, по крайней мере, с 1774 года, когда данные термометра и барометра стал записывать в дневник некий артиллерийский бригадир Якоб Брекинг.

Не будучи, впрочем, профессиональным метеорологом, он обращал внимания только на минимальные или максимальные показания измерительных приборов – но и это является неоценимым свидетельством для современных ученых.

На основании данных, собранных бригадиром Брекинегом и многочисленными продолжателями его дела, можно констатировать: за последние два с половиной столетия среднегодовая температура в Таллинне изменилась не сильно.

Бумажные и электронные СМИ позволяют отследить девяносто, семьдесят, пятьдесят и сорок лет назад Новый год и Рождество были снежными, тридцать лет назад – теплыми, а двадцать и десять лет назад – вновь белыми и морозными.

Выше нуля среднемесячная температура была в Таллинне за один только минувший, ХХ век в январе 1925, 1930, 1964, 1975, 1983, 1992 годов. В феврале – все в том же 1925, 1939, 1943, 1961, 1974, 1989, 1990 и 1995 году.

Можно ли делать на основании этого далеко идущие выводы – покажет долгосрочная перспектива. Пока же стоит прислушаться к народной мудрости «У бога всего много». И не терять надежду на встречу с зимой.

Йосеф Кац
«Столица»

Related posts

• Международный чемпионат по Зимнему плаванию в Таллине приурочен к 100-летию независимости.
• Зимние, снежные, лыжные, сладкие: таллиннские каникулы полувековой давности
• Катки Таллинна – былого и нынешнего