Век пятнадцатый – от основания же города третий – применительно к таллиннской истории по праву можно именовать «каменным».

Не в том, известном со школьной скамьи, археологическом смысле: речь, понятное дело, идет вовсе не о наиболее характерном для данной исторической эпохи материале изготовления орудий труда.

Впервые в биографии Таллинна именно камень – свой, исконный, местный, здешний, добытый на склоне Ласнамяги плитняк – стал определять лицо города: строгое, готическое, по-северному сдержанное.

За последующие века время не раз пыталось внести в него изменения – в угоду художественным вкусам и сиюминутным потребностям. Но основные черты его различимы и поныне, на пороге третьего тысячелетия.

На всякий пожарный

Акварель Йоханнеса Хау, изображающая ул. Виру по направлению к Ратушной площади в 1830-х годах.

«В лето 6941… немецкий город Колывань выгоре вси от грому и от молния со всеми домами, церквями и органами», – записал без малого шесть веков тому назад на пергаменте псковский летописец.

Колывань, как несложно догадаться – привычное в русской традиции вплоть до покорения города петровскими название Ревеля. А лето «от сотворения мира» 6941 – май 1433 года по нынешнему календарю.

Масштабы катастрофы были внушительными: по свидетельству хрониста Бальтазара Руссова, жившего, правда, более чем через столетие после описываемых событий, пламя перекинулось через городскую стену и выжгло форштадты.

Огню в тогдашнем Таллинне было где разгуляться: многочисленные хозяйственные постройки, а также жилища значительной части горожан были выстроены из дерева. А даже те, что были каменными, вполне могли быть крыты дранкой и соломой.

Пагубность подобной практики городскими властями осознавалась давно: еще за четыре года до опустошительного пожара магистрат приказал под угрозой солидного штрафа избавиться от выстроенных из дерева хотя бы хозяйственных построек.

Стихийное бедствие, по-видимому, оказало на тогдашних обывателей большее воздействие, чем угроза самых строгих взысканий: на протяжении жизни одного-двух поколений Ревель в черте крепостных стен стал преимущественно каменным городом.

В этом несложно убедиться, обратившись к документации Департамента охраны памятников старины: подавляющее большинство бюргерских жилищ Старого города возведены на временном отрезке от второй трети до третьей четверти XV века.

Приблизительно в те же годы ландшафт таллиннских крыш приобрел привычный для нас рыже-красный колер: черепица, изначально завозившаяся в Ревель из заморских портов, начала производиться на месте – в печах на полуострове Копли.

Имеются не слишком достоверные свидетельства того, что фреска с изображением разгула огненной стихии украшала некогда зал заседаний магистрата, а заглавные буквы пояснительного текста складывались в дату «1433».

Так или иначе, до наших дней она не дошла. Но одно из непосредственных последствий тогдашней трагедии взгляд знатока старины способен отыскать в историческом центре Таллинна и по сей день.

Достаточно зайти в подворотню бюргерского дома постарше – и обнаружить над своей головой кованые кольца: на них в Средние века было принято подвешивать пожарный инвентарь – багры и лестницы.

Четыре квартала
О том, что Таллинн испокон веков делился на Верхний и Нижний город, в курсе даже те, кто успевает познакомиться со столицей Эстонии за часы, отведенные на это туристам с круизных судов.

Значительно меньше тех, кто знает, что и Нижний город, в свою очередь, делился на два церковных прихода: Николаевский и Олафский, объединяющие, соответственно, окрестности одноименных церквей и их прихожан.

Для эпохи с религиозным сознанием такая модель, вероятно, казалась вполне естественной. Но едва ли самой эффективной: неслучайно же уже в начале XV столетия магистрат попробовал разделить город по-иному.

1417 годом датируется первая попытка поделить Ревель на четыре квартала – прежде всего с целью более эффективного сбора налогов, а также для надзора за соблюдением правил, прописанных в уложении городских законов.

Сама по себе идея, конечно же, не была «местным изобретением» ревельских отцов города. Более того, даже не порождением средневековой городской цивилизации: Средние века позаимствовали из практики градостроителей поздней античности.

Город, основанный на базе римского военного лагеря, имел некогда четкую геометрическую структуру: рос и застраивался он вдоль двух главных магистралей, пересекающихся друг с другом в центре поселения под прямым углом.

Подобная градостроительная концепция применялась в Средние века на территории нынешней Эстонии, например, в Пярну. Но Таллинн, выросший на месте пересечения торговых путей дохристианского периода, ей не подчинялся.

Потому кварталы-четверти, на которые более шестисот лет тому назад поделили город, должны были иметь форму неправильной трапеции. Сориентированы они были не по трассам основных улиц, а по городским воротам.

К сожалению, опубликованных сведений о том, как долго просуществовали в ганзейском Ревеле кварталы Глиняных, Морских, Кузнечных и Скотных ворот, до наших дней дошло до обидного мало.

Похоже, задумав первую в истории города административную реформу, члены магистрата опередили время: вновь термин «квартал» вернется в делопроизводство Таллинна лишь… в 1783 году.

То и дело меняя очертания, территорию и даже само свое название, единицы административного деления столицы существуют с той поры непрерывно – к удобству горожан и властей.

И хотя прямой непосредственной связи между нынешними частями города и средневековыми кварталами нет, то, что сама идея впервые родилась в XV веке, – отрадно.

Время часов
Словосочетание «опередить свое время» горожанам шестивековой давности едва ли было бы понятным, хотя массово следить за ходом времени они, вероятно, начали именно в ту пору.

Да и как было не следить, когда из достаточно абстрактного понятия, важного прежде разве что для священнослужителей, оно превратилось во вполне конкретное требование светских властей?

Не позднее 1405 года магистрат издал категорическое распоряжение: «после того как колокол пробьет восьмой час, никому не позволяется продолжать сидеть в корчме» – попробуй ту перечить!

О каком именно колоколе идет речь и где он располагался – в тексте не уточняется. Но уже тремя десятилетиями позднее сомнений быть не могло: тот, что подвешен на звоннице церкви Святого духа.

«Я звоню одинаково громко для богатого и для нищего, для служанки и госпожи, и никто не поставит мне это в вину» – гласит надпись, отлитая на колокольной бронзе мастером Мертеном Зейфертом в 1433 году.

Мысль для средневекового, сословного в своей основе общества, безусловно, прогрессивная. Но технический прогресс в данном случае не менее примечателен: в колокол звонил не церковный служка, а часовой механизм.

Сооружение его влетело отцам города в копеечку: сохранился датированный 1433 годом счет, согласно которому магистрат выделил внушительную сумму в 122 с половиной рижских марки серебром и четыре киллинга за установку часов.

Механизм, надо полагать, был далек от совершенства: всего шесть лет спустя некоему кузнецу Никлесу Корнеру были заплачены за его ремонт двести марок дополнительно – такое чувство, что часы пришлось в буквальном смысле создавать заново.

Наряду с техническими работами тогда же были осуществлены и художественно-декоративные: резчик по дереву Ханс Канклове изготовил новый циферблат, а маляр Михкель украсил его изображениями солнца и звездного неба.

Хотя до 1442 года, когда часы вновь потребовали, как сказали бы мы, профилактического ремонта, место их расположения напрямую не упоминается, сомнений в том, что украшали они церковь Святого духа, нет.

Ведь кроме своей непосредственной функции – служить местом молитвы для насельников одноименной богадельни – храм выполнял и функции капеллы магистрата, где даже проводились его заседания.

Этим, вероятно, возможно объяснить и тот факт, что собственными часами само здание ратуши обзавелось едва ли не последним среди городов Эстонии – только во второй половине позапрошлого столетия.

Все тем же XV веком датируются первые упоминания и еще об одних городских часах: в 1468 году Клавес Керкраде изготовил их для церкви Нигулисте – неясно только, для башни или для интерьера.

От тех нигулистских часов, как и от их «реинкарнации» последующего столетия, по описанию не уступавших курантам староместской ратуши в Праге, не осталось и следа.

След от старейших городских часов, по всей видимости, остался: серый четырехугольник на северной стене церкви Святого духа, обрамляющий барочный циферблат.

Вытесана эта «рама» из серого таллиннского плитняка – камня, который стал в городе доминирующим именно в то столетие, когда взоры жителей впервые обратились к часам.

Йосеф Кац
«Столица»

Related posts

• Коварство Озерного Старейшины Улемитсе, известного также, как Ярвевана.
• Эстонские монеты рассказывают
• Серебряный попугай для Майского графа
• Топ-десятка таллиннских дверей
• Таллиннские небоскрёбы.
• Таллинский розыгрыш 1 апреля 1966 года.
• Таллин: Здесь Божий дом и врата в небо
• Юбилей старейшей гостиницы Таллинна
• Окаменевшая история Таллина
• Ночь, когда горела Нигулисте в Таллине