Географические названия, щедро рассыпанные по карте Таллинна, позволяют читать ее почти как… анатомический атлас.

Уподобить город человеческому организму впервые предложили пионеры западноевропейской урбанистики, жившие на рубеже XIX–XX веков.

Таллиннская топонимика подметила это сходство куда как ранее: отыскать в городской среде объекты, нареченные в честь тех или иных частей тела человека или животного, можно по крайней мере последние лет триста.

Нельзя исключать, что какие-то из них существовали и прежде – исключительно в устной форме. Не зафиксированные на пергаменте или бумаге, они сгинули бесследно – к огорчению нынешних краеведов.

Удивительно, пожалуй, даже не то, что полдюжины «анатомических» топонимов в Таллинне сохранились. Отраднее осознавать факт непрерывности традиции, живущей в фольклоре и поныне.

Всему голова

Ворота в конце улицы Трепи на довоенных открытках встречаются часто, но топоним «Ныэласильм» конкретно к ним еще не применялся.

Существует в эстонском языке присказка, согласно которой, Таллинн – главный город, а Тарту – город с головой: под последней, понятное дело, подразумевается Тартуский университет.

Высшие учебные заведения успешно функционируют и в Таллинне, а вот главным городом он является, скорее, по умолчанию: столичный статус его ни одним законным актом не зафиксирован.

Зато собственных «голов» у столицы – топонимов, в составе которых имеется означающее эту часть тела эстонское существительное «pea», – имеется как минимум три. Словно у сказочного дракона.

Кыргепеа – былой Хохенхаупт, дословно – «Высокая макушка»: холм на территории Нымме, где Николай фон Глен возвел свой причудливый замок. Хундипеа – «Волчья голова» – возвышенность в Пыхья-Таллинне.

И, вне всякого сомнения, Тоомпеа – колыбель городской истории, плитняковый утес-останец, высившийся в незапамятные времена над зыбью доисторического моря, а последние восемь веков – черепичных крыш Нижнего города.

В переводе топоним «Тоомпеа» означает Соборную гору: немецкий его вариант – «Домберг» – полностью подтверждает это. Но неизбежно ставит перед вопросом: а что, собственно, было до того – до прихода крестоносцев и крещения местного люда.

В том, что какое-то поселение на месте последующего Вышгорода имелось, – сомнений быть не может: осуществленная в 1219 году экспедиция под началом датского короля Вольдемара II захватила городище – к тому времени, впрочем, жителями покинутое.

Как оно называлось – остается только гадать. Однако в зафиксированных хронистами наименованиях целого ряда аналогичных фортификационных построек, возведенных некогда древними эстами, слово «пеа» время от времени присутствует.

Взять, к примеру, Отепяэ – в дословном переводе «Медвежью голову» – городище в Южной Эстонии. Или городище Тарванпеа – «Турью голову»: предшественник позднейшего Раквере, напротив, в северной части страны.

Кому могла принадлежать таллиннская «голова», прежде чем она стала «соборной», – дело темное. По одной из версий – быку: память об этом, дескать, сохранило название заключенной в коллектор речушки Хярьяпеа.

Доказать или опровергнуть эту версию, откровенно говоря, довольно сложно. Ведь протекала речушка на порядочном расстоянии от холма Тоомпеа и ни истоком, ни устьем обрывы его никогда не омывала.

Так что утраченный ныне гидроним, возможно, имел связь не столько с бычьей головой, сколько с произраставшим по берегам клевером: по-эстонски цветок этот зовется точно так же: härjapea.

Ноги и тропы
При всех безусловных достоинствах и плюсах столицы, есть у нее, как известно, и один недостаток. Можно даже сказать, изъян. Причем физического свойства: Таллинн хромает.

И как, скажите на милость, городу не хромать, когда у него вроде бы имеются две ноги, но обе они, к сожалению, едва ли не от самого рождения, различной длины: Длинная и Короткая?!

С названиями двух практически параллельных улиц, соединяющих Верхний и Нижний город – первая чуть ли не с тринадцатого века, вторая – с четырнадцатого, – дела обстоят тоже довольно туманно.

На латыни их называли, соответственно, Mons longa и Mons brevis: Длинной и Короткой горами. На немецком – тоже горами, правда, Соборными: Длинной и Короткой Kurze Domberg и Lange Domberg.

Русские жители губернского города Ревеля звали их Большим и Малым Вышгородскими подъемами. Откуда же в таком случае в эстонском языке взялись те самые «ноги» – топонимы Пикк-Ялг и Люхике-Ялг?!

За ответом на вопрос стоит обратиться к Антону Тору Хелле – пастору и языковеду, составителю первого полного перевода книг Ветхого и Нового Завета на эстонский язык, а также автору трудов по эстонской лексике и грамматике.

Изданный им в 1732 году коллективный труд «Краткое наставление в эстонской речи», вопреки названию, включал в себя словарь на почти тысячу слов, более полутысячи пословиц и перечень ревельских топонимов на немецком и «ненемецком» языках.

Именно там в письменном виде впервые фиксируются названия улиц «Pitkjalg» и «Lyhhke jalg». Прилагательные можно угадать и в причудливой орфографии; что же касается интересующего нас существительного, то оно переводится как «Spur».

Имеющему опыт путешествия по немецким железным дорогам оно хорошо известно в своем основном современном значении «путь». Во времена же пастора Тора Хелле означало оно не стальную магистраль, а протоптанную пешеходами тропу.

Теперь все окончательно становится на свои места. Изначально две ведущие из Нижнего города в Верхний – и в обратном направлении – таллиннские улицы были никакими не «ногами», а просто-напросто «путями» или «тропами».

За минувшие без малого столетия это значение слова «jalg» оказалось в эстонском языке утрачено. Что и послужило основанием для загадки, которой таллиннцы порой любят озадачивать приезжих: «почему Таллинн хромает»?

Можно быть спокойным: «хромотой» столица Эстонии все-таки если и страдает, то только в последние века два. Не в силу врожденного изъяна, а исключительно из-за топонимического курьеза.

Дело вкуса
Библеисты до сих пор не могут дать окончательного ответа, что именно имел в виду Иисус, говоря о трудности для богача попасть в царствие небесное, равное невозможности верблюду войти в игольное ушко.

Смысл выражения понятен. Но идет ли речь о «верблюде» как о толстом корабельном канате или же об Игольном ушке как об одной из пешеходных калиток в городской стене Иерусалима – попробуй два тысячелетия спустя угадай!

С некоторых пор собственное «Игольное ушко» вновь имеется, впрочем, и в Таллинне. Правда, дословно в переводе с эстонского оно будет, скорее, «Игольным глазом»: так переводится название воссозданных в 2007 году ворот Ныэласильма.

Ворота в конце крохотной улочки Трепи, ведущей от улицы Харью к подворью церкви Нигулисте, появились, по всей видимости, не ранее второй трети XVIII века: на это указывает закрепленная над их аркой резная плита с орнаментом в стиле рококо.

Другое дело, что до своего разрушения вместе со всей остальной окрестной застройкой в марте 1944 года имени собственного ворота, по всей видимости, не имели. Во всяком случае, на довоенных открытках с их изображением слово «Ныэласильм» отсутствует.

Прозвище это, похоже, лет восемьдесят – девяносто тому назад бытовало вообще за любым узким проходом в Старом городе: репортеры писали о средневековом ядре столицы как районе, «полном мрачных подворотен и тесных игольных ушек».

Когда в послевоенные годы руины на западной стороне улицы Харью превратились в ландшафтный парк, трасса улочки Трепи была засыпана грунтом и о ее существовании помнили разве что краеведы да гиды из числа старожилов.

Иные ветры подули в восьмидесятые годы: возникла идея построить на улице Харью новые помещения для Художественного музея – о том, что будущий КуМу появится много лет спустя в Кадриорге, никто не предполагал.

Тогда-то на страницах еженедельника творческих союзов «Sirp ja vasar» прозвучала мысль: а неплохо бы включить в новый музейный корпус и откопанную улочку Трепи с воротами Ныэласильм – Игольным ушком.

Предложение это осталось неуслышанным: на закате социализма стало как-то не до реализации масштабных проектов. Да и строительство новых зданий в Старом городе вышло из моды.

Раскопанные археологами фундаменты средневековой застройки на улице Харью со временем заросли бурьяном и в конце концов, уже в начале текущего столетия, вновь были засыпаны.

А трассу улочки Трепи, напротив, извлекли на свет божий – и воссоздали в ее перспективе ворота: благо и оригинальный барельеф над ними каким-то чудом сохранился.

С тех пор иначе, как Ныэласильм – уже как имя собственное, с большой буквы, – их уже и не называют. А уж «ушком» они являются для Таллинна или же «глазком» – дело вкуса.

* * *
После того как в 1947 году рыночная торговля была навсегда изгнана из нынешнего парка Таммсааре в район Кесктурга, называть сквер в центре города «Чревом Таллинна» никому и в голову не приходит.

Но вот виадук над железнодорожными путями нет-нет да и назовут «Горбом Хендриксона» – по фамилии главы таллиннского горисполкома, при котором был открыт предшественник нынешнего моста.

Что с того, что построенный в пятидесятые годы «горб» уже через тридцать с небольшим лет уступил место современному наследнику, куда как более пологому и не создающему проблем с заездом на него машинам и трамваям.

Видимо, привычка давать объектам городской среды «анатомические» названия навсегда укоренилась в таллиннском фольклоре. А раз так, значит, городской организм живет и развивается. И список курьезных топонимов, возможно, продолжится.

Йосеф Кац
«Столица»

Related posts

• Палаццо напротив Домской церкви: дом эстляндского рыцарства