Семнадцатый век единственный в восьмивековой истории Таллинна целиком и полностью укладывается в рамки Шведского времени, составляя тем самым большую часть этого отрезка городской биографии.

Было ли оно и в самом деле старым-добрым, как по сей день заверяют порой научно-популярные издания, – вопрос, лежащий в области не столько исторического знания, сколько его интерпретаций.

С одним спорить бессмысленно: сто лет, бессменно прожитых Ревелем и его обитателями под властью шведских монархов, наложили отпечаток на весь уклад и течение городской жизни.

Порой – в тех ее сферах и областях, о которых далекий от профильных научных исследований горожанин, скорее всего, не задумывается, не говоря уже о мимолетном госте города.

А между тем именно XVII веку Таллинн обязан переменами, которые – в долгосрочной перспективе – свидетельствовали: Средневековье завершилось, на пороге – Новое время.

Шаг за стену

Модель торгового судна XVII века, принадлежавшего членам ревельского братства Черноголовых, в коллекции Таллиннского городского музея.

Представлять себе средневековый город, закованный в кольцо крепостных укреплений, словно рыцарь в латы, – привычно и эффектно, но, говоря по правде, достаточно далеко от истины.

Сколь неприступными ни были бы городские стены и башни, рано или поздно вокруг фортификационного пояса начинали возникать домишки предместий – и Ревель не был тут исключением.

К XVII веку стало очевидно: от артиллерии за крепостными стенами не отсидеться. На смену им шли укрепления нового типа – бастионы, возведение которых оборачивалось ростом городской территории.

Территория эта незамедлительно осваивалась магистратом: делилась на участки под застройку и прошивалась регулярной сетью улиц. Как правило, «в комплекте» с ними шла и новая площадь, одновременно торговая и парадная.

Планы модернизации ревельских укреплений во времена шведского владычества составлялись, корректировались, отменялись и утверждались вновь многократно. И хотя большая их часть так и осталась на бумаге, кое-что удалось реализовать.

Речь в данном случае идет даже не о трех массивных бастионах, которые прикрыли подступы к городу, соответственно, с юга и с севера – нынешних горках Линдамяги, Харьюмяги и Сконе. А о проекте, непосредственного отношения к ним не имеющем.

Лет за сорок до начала их строительства вдоль восточного отрезка городских стен протянулась новая улица – та, что ныне носит название Уус. Ровная, будто прочерченная по линейке, она пролегала не за укреплениями, а перед ними.

Участки под застройку были выставлены на аукцион. Приобретали их преимущественно члены Большой гильдии, что было новшеством само по себе: до того в предместьях за городской стеной жила публика небогатая.

Ни одного бюргерского жилища шведского времени на улице Уус, к сожалению, не сохранилось. Зато цел деревянный дом номером 9, выстроенный то ли в самом конце XVII, то ли уже XVIII века, служивший некогда казармой.

От времен шведского правления сохранилась и еще одна постройка, расположенная на изрядном расстоянии от городских укреплений, – бывшая летняя мыза ратмана Дрентельна, нынешний домик Петра в Кадриорге.

Три полосы
Считается, что одной из причин того, что царь остановил выбор именно на этом загородном доме, являлось его месторасположение: из окон открывался прекрасный вид на гавань и рейд.

Любоваться панорамой бухты, скрытой ныне позднейшими постройками и парковыми насаждениями, можно было и в шведские времена. Разве что флаги на кораблях наверняка несколько отличались.

Среди моря голубых полотнищ с желтым крестом – корабельных штандартов собственно Швеции – нетрудно было разглядеть и не столь многочисленные полосатые бело-голубые, радостные глазу горожанина особо.

Если история таллиннского герба к настоящему времени изучена неплохо, то сказать то же самое относительно флага Таллинна, увы, до сих пор невозможно: в лучшем случае упоминается, что использовать его начинают в XVII столетии.

В ту пору шведское правительство начинает все активнее делать ставку на развитие международной морской торговли: разрабатывается целая система льгот, в первую очередь – налоговых и таможенных, – которые полагаются судовладельцам.

Купечество Ревеля, равно как Риги и Нарвы, принимает эту инициативу на ура: строить собственные суда им поначалу еще не по карману, однако покупать в складчину плавсредства в Нидерландах или Великобритании – доступно вполне.

В том числе – и довольно внушительные: так, в 1674 году на воду в Амстердаме был спущен трехмачтовый галиот «Герб Ревеля» грузоподъемностью почти в триста тонн, заложенный на средства сразу семнадцати таллиннских купцов.

Не во всех портах шведская символика принималась дружественно. Понимая это, правительство Швеции позволяло судам, принадлежащим купцам из эстляндских и лифляндских городов, ходить под собственными флагами.

Считается, что первоначально ревельский флаг повторял мотив герба: три синих льва на золотом фоне. Но от непогоды флаги линяли, контуры изображений стирались – так, дескать, и получились три полосы на белом фоне.

При всей соблазнительности данной версии стоит признать ее все же легендарной: аналогичные «полосатые» флаги использовались в XVI–XVII веках судовладельцами многих городов восточного берега Балтики.

В первую очередь вспоминается используемый и поныне красно-белый флаг Висмара. Или черно-белый флаг Кнайпхофа – одного из трех городских поселений, позже объединившихся в Кенигсберг.

Ревельский, ныне таллиннский, сине-белый вписывается в это семейство идеально. Полосатый, словно тельняшка, он пришелся городу мореходов и судовладельцев к лицу, как никакой иной.

Окно в мир
Под какими бы флагами ни заходили в ревельскую гавань суда, везли они не только иноземные товары – в шведский период преимущественно соль, сукно и железо, – но и новости.

Стремление узнать о происходящем за много сотен миль от родных мест было присуще, вероятно, людям всегда. Но только в Новое время сведения эти обрели материальную ценность.

Коммерсанты, интересующиеся в первую очередь стоимостью тех или иных товаров на ведущих мировых рынках, были готовы заплатить за оперативно составленную «бизнес-сводку» мелкую монету.

Название подобной денежной единицы, бывшей в ходу в Венецианской республике лет пятьсот тому назад, известно в наши дни всякому носителю русского языка: «газетта», откуда уже рукой подать до современной газеты.

Когда именно таллиннцы впервые познакомились с газетными изданиями – отследить невозможно. Во всяком случае регулярно получать их горожане смогли с 1638 года, когда Эстляндия была включена в почтовую систему Швеции.

Не многим яснее ситуация и с начальной точкой отсчета биографии собственно таллиннских СМИ: по одной версии, периодический новостной листок стали издавать в Ревеле чуть ли не с 1675 года, по альтернативной – никак не ранее 1689-го.

Второй вариант выглядит все же достовернее. Как минимум по той причине, что в самом названии издания было прямое указание на конкретное место выпуска. Называлось оно Revalsche Post-Zeitung – то есть «Ревельская почтовая газета».

Издателем ее традиционно считается почтмейстер Карл Филипп Груббе – по крайней мере с момента своего вступления на занимаемый пост в 1697 году. Но, вероятно, и предшественником его в роли «главреда» был человек, связанный с почтой.

Иначе и быть не могло: по своему содержанию первая таллиннская газета была, пользуясь современно терминологией, «дайджестом». Проще говоря – «нарезкой» новостей, почерпнутых из иностранных периодических изданий.

Для своего времени это был информационный прорыв: исследователи выяснили, что Revalsche Post-Zeitung была источником сведений не только для местных купцов, но, вероятно, и для хрониста Кристиана Кельха, например.

Жаль только, что новости местной жизни, в первую очередь таллиннской, на газетных полосах практически не отражались – за исключением чрезвычайных происшествий и коммерческой рекламы.

Видимо, сама возможность узнать о том, что происходит за тридевять земель, казалась тогдашним ревельским обывателям почти чудом, по сравнению с которым повседневность выглядела блекло.

* * *
С точки зрения политической истории XVII столетие было для таллиннцев периодом относительной стабильности: ни вражеские войска, ни социальные бури не тревожили мерное течение жизни.

С точки же зрения ментальной век, прожитый под скипетром шведских королей, был для ревельских бюргеров переломным моментом – рубежом между эпохами, который город и его обыватели начинали преодолевать.

Йосеф Кац
«Столица»