Позорный праздник: «День освобождения»

В четверг, 22 октября 1942 года, Таллинн был разбужен не заводскими гудками и не сиренами ПВО – а десятиминутным колокольным звоном.

Распоряжение и.о. генерального комиссара Ревеля Гюлкера, опубликованное накануне в газете Eesti Sõna – официозе «эстонского самоуправления» – рабочий день объявлялся выходным.

Более того – праздничным: «Днем освобождения от большевистского ига».

Мозаика дат 

Календарь знаменательных дат оккупированной нацистами Эстонии представлял собой достаточно причудливое зрелище.

Часть праздников довоенных времен, по идеологическим соображениям вычеркнутых советской властью, была восстановлена: выходными днями, например, вновь становилась Пасха и День Независимости, переименованный официально в «День свободы».

Отмечаемый 24 июня День победы былого названия не утратил. Но стал рабочим днем — и радикально изменил свое содержание: вспоминать в эту дату отныне рекомендовалось не разгром ополчения остзейских немцев под Цесисом в 1919 году, а начало борьбы лесных братьев в июне 1941-года.

Все три года нацисткой оккупации отмечалось и 1 мая – праздник этот, под названием «Национальный день труда», входил в официальный календарь Третьего рейха. Правда, праздновался он «без отрыва от производства»: дополнительного выходного, как и в День рождения фюрера, жителям оккупированной Эстонии не полагалось.

Сложно сказать, почему для «Дня освобождения» было выбрано именно 22 октября – годовщина занятия немцами острова Хийумаа. Ведь полностью операция по захвату Эстонии была завершена вермахтом почти на полтора месяца позже – 5 декабря 1941 года.

В этот день советскими войсками был оставлен остров Осмуссаар – последний рубеж обороны Моонзундского архипелага.

Подарки к празднику

О предстоящем празднике население было оповещено за два дня до его даты.

В распоряжении властей указывалось, что неотработанное время за 22 октября будет оплачено по тарифу рабочего дня, а тем, кто будет вынужден работать, полагается пятидесятипроцентная надбавка к жалованию.

Кроме того, экономическая дирекция «Эстонского самоуправления», по соглашению с генеральным комиссаром, решила выделить обладателям купонов на табак и табачные изделия по одной пачке папирос сверх нормы.

Сто дополнительных грамм сыра на неделю было решено выделить по продуктовым карточкам детям в возрасте до 17 лет, а также – служащим полиции и Омакайтсе. На детей до двух лет включительно с 26 октября по 1 ноября можно было отоваривать по одному куриному яйцу дополнительно.

Явным диссонансом на этом фоне выглядело распоряжение «Эстонского управления» о регистрации и обложении налогом всех проживающих в границах «генерального комиссариата Эстонии» собак в возрасте от трех месяцев, за исключением служебных.

Первоначальный взнос для их владельцев был назначен в двадцать рейхсмарок, еще по пятьдесят полагалось платить каждый последующий год. Кроме того, за пятьдесят пфеннигов надо было выкупить учетный жетон на ошейник.

Для сравнения надо отметить, что стоимость детского пальто на таллиннской барахолке составляло сорок-шестьдесят марок, а зарплата в триста марок считалась высокой.

Тем, кто получал ее, надбавка за работу в праздничный день, в частности, не выплачивалась.

Чисто выметено 

Postimees писал, что улицы Таллинна накануне праздничного дня были чисто выметены и украшены флагами – эстонским и германскими.

Упоминается и «соответствующее событию» украшение окон и витрин, хотя и не уточняется, каким именно оно было. Судить можно по аналогии с Тарту: портреты фюрера, сине-черно-белые драпировки, кое-где – приветствия «освободителям».

Вся эстетика праздника была решена его организаторами в ключе «всенародной благодарности». Причем с утра благодарить полагалось Бога, а во второй половине дня – непосредственных «спасителей от большевистского ига»: павших и живых.

Благодарственные богослужения состоялись в 10 утра во всех таллиннских церквях. Больше всего народа пришло в Домский собор, где присутствовала верхушка «Эстонского самоуправления» с женами и представители немецкой администрации.

Несколько скамей в церкви было специально зарезервировано для родственников высланных в июне 1941 года: они должны были напоминать о национальной трагедии, «избавителем» от которой выступила Германия.

Дума о вожде

Логика ответственных за идеологическую обработку жителей оккупированной Эстонии, порой, удивляет своей парадоксальностью.

С одной стороны, весь «праздник» был пронизан духом славословий «Новой Германии» и ее «вождю-освободителю». С другой – подспудно внушалась мысль о «самоосвобождении».

Передовица в Eesti Sõna уверяла: военная операция по захвату Эстонии была не частью глобальной операцией по захвату Ленинграда, а специально продуманным «актом помощи» боровшимся против большевиков лесным братьям.

Речи, прозвучавшие на торжественном акте в театре «Эстония» подобного «вольнодумства» не допускали. Генеральный комиссар округа «Эстланд» Карл Зигмунд Литцман, ссылаясь на слова «знакомого крестьянина» неоднократно повторил: «право на жизнь» эстонцам даровал исключительно фюрер.

«Подумаем же о вожде, который однажды спас Германию, дал ей величие и силу и мощь, освободил Эстонию от большевизма и уготовил ее жителям счастливое будущее!», — патетично завершил свое выступление фактический глава оккупационной администрации.

Культура речи

О склонности номинального руководителя «Эстонского самоуправления» Хьялмара Мяэ к разговорам ни о чем ходили легенды.

Репутацию краснобая Мяэ полностью подтвердил и 22 октября 1942 года: в своем более чем получасовом выступлении он, похоже, постарался рассказать обо всем, о чем мог.

Начав с тяжкой доли псковских эстонцев, вынужденных «страдать в городе, который попытались сделать полностью русским», он перешел к «тысячелетней угрозе с Востока» и «азиатском коварстве большевиков», а потом – упрекнул западных союзников СССР в «политической недальновидности».

Далее Мяэ поведал о своем личном знакомстве с министром Восточных территорий, уроженцем Таллинна Альфредом Розенбергом и рейхсфюрером СС Генрихом Гимлером: они, дескать, расположены к эстонскому народу самым дружественным образом.

Заодно глава «Эстонского самоуправления» прошелся соплеменникам, симпатизирующим Великобритании. «Именно англичане сдали Балтийские государства без боя, и именно архиепископ Кентерберийский каждое воскресенье молится о победе русского оружия!» — напомнил он.

Пространные речи, похоже, были лишь прологом к основной мысли: призыву к активному сотрудничеству с немецкими властями, а главное – к вступлению в создаваемый Эстонский легион.

«Хочется поименно отблагодарить всех эстонских добровольцев, — признался Мяэ. – Они выполняют долг перед своим народом и всей европейской культурой».

Еще раз

К четырем часам география торжеств переместилась из центра города в Пирита: траурная церемония была проведена на «Кладбище героев» — месте захоронения на Маарьямяэ немецких солдат, погибших в ходе операции по захвату Таллинна в августе 1941 года

Часом позже в таллиннских больницах и военных госпиталях состоялись вечера с концертной программой. Без четверти шесть какие-либо общественные мероприятия были завершены: над Таллинном опустилась завеса обязательного затемнения.
Полицейские патрули приступили к рутинной работе: вычисление нарушителей режима светомаскировки.

«День освобождения» завершился – чтобы быть отпразднованным еще раз: ровно год спустя. Правда, торжественное заседание в театре «Эстонии» на этот раз уже не проводилось. Торжества ограничились приемом для переселившихся из окрестностей Пскова эстонских крестьян и часовым концертом духового оркестра на площади Вабадузе.

Минуло еще двенадцать месяцев — и материковая Эстония была освобождена от нацистской оккупации: бои в конце октября 1944 года шли на южной оконечности острова Сааремаа. И хотя редакция Eesti Sõna располагалась в Берлине, даже официальный орган коллаборационистов понимал неуместность напоминания о «праздничной дате».

* * *

Учрежденный семьдесят лет тому назад «День освобождения» был благополучно отправлен на свалку истории.

О существовании его, возможно, не стоило бы и вспоминать – если только фразы о «борцах за свободу в немецких мундирах» нет-нет, да и не вырывались бы порой из уст политиков современной ЭР.

Не пора ли позабыть о них – как была благополучно позабыта позорная «праздничная дата», учрежденная сотрудниками идеологической ведомства Третьего Рейха?